Я толком и не поверила еще, что ее уже нет. А сейчас в безжалостном, жарком солнечном мареве неподвижное тело больше не походило на Риину. Просто оболочка. Сброшенная шкура – как бывает у рептилий, я знала.
Я опустилась на колени рядом с подругой и осторожно провела пальцем по ее запястью. Холодное, чужое. Риина лежала ровно, глаза у нее закрыты, и ни капли крови вокруг. Как будто спит.
– Будешь смотреть приговор?
Держа сумку изгнанной, Ниил протянул мне конверт.
– Приговор? То есть семье причин изгнания не сообщают, а исключенному с собой дают какие-то бумажки? – изумилась я.
– Это не бумажки. Вообще и приговором называю это только я. Я находил такие конверты в каждой сумке, и в каждом что-то свое. Если не знать, за что тебя изгнали, смысла эти предметы не имеют. Но если знать…
Я покрутила в руках конверт и надломила круглую пластиковую печать с гербом Циона.
– Думаю, Сенат считает, что в свои последние часы исключенному очень интересно погрустить над тем, за что его выкинули, – продолжал Ниил. – Издевка в каком-то смысле. Хотя они обожают ритуалы во славу дорогого Циона, так что ничего странного.
Я заглянула в конверт, подцепила ногтем что-то блестящее и вытащила наружу.
– Подожди… Но это же…
Пальцы у меня похолодели. На ладони лежал один из тех кристаллов, которыми так увлекалась Овия. Почти прозрачный, с острым, как игла, кончиком, осколок отливал сиреневато-зеленым.
Ниил перехватил камень:
– Не может быть.
Он крутил его в пальцах, смотрел на просвет.
– Ты такие уже видел?
– Видел. Это…
Он поморщился как от боли.
– Цирконит, – закончила я за него.
– Откуда ты знаешь?
Ниил глянул на меня так, будто видел впервые.
– Это камень Овии, моей подруги. Я почти уверена.
– Погоди, но у нее-то он был откуда?
– Она носила с собой несколько штук, пыталась впихнуть Риине… На удачу. И кажется, впихнула…
Неужели Риину исключили из-за какого-то камешка? Я снова заглянула в конверт, но там было пусто. Ничего, кроме камня. Все дело в нем… Не во мне. Не в моем «доносе». Я ни при чем.
Хотелось выдохнуть, но почему-то не получалось. Хорошо, вина не на мне. Но Риина все равно мертва, и с этим уже ничего не поделать…
– Постой. Я все равно не понимаю: откуда у твоей подруги этот камень?
– Она сказала, что нашла такие у Ганна…
– Ганн… Кто такой Ганн?
– Ее жених. Готова поспорить, он тоже Новый…
– Нет, не может быть. Это должно быть совпадением…
– Она говорила, что камней больше. Целая шкатулка.
Ниил поднял бровь.
– В чем дело, Ниил? Что не так с этими цирконитами? Как они связаны с Новыми?
Он качнул головой.
– Точно. Ты не можешь рассказать… – пробормотала я. – Черт…
Ниил сжал камень.
– Все это очень странно. У них… – Он запнулся. – Ну сама понимаешь у кого…
– У Новых, – кивнула я.
– Да, у них… – Ниил сделал паузу, все еще морщась. – У них не должно быть таких вот штук на руках. Их не выдают так запросто, так не бывает… Но и на совпадение это не тянет. Целая шкатулка цир…
Ниил резко прервался и зажмурился.
– Черт. Я все, – мотнул он головой.
– Замолчи. Хватит. – Я сжала его за плечи. – Доведешь себя до второго глюка. Мне это не нужно.
Мы так и стояли, обнявшись, пока Ниил не отстранился.
– Тебе не нужно, значит?
– Что? – не поняла я.
– Ну, я тебе нужен только веселый и здоровый, да?
На его губах уже играла улыбка – все еще болезненная, но как будто хитрая.
– Да ну тебя. – Я мягко шлепнула его по руке. – Ты мне нужен любой. Иначе давно сбежала бы. Думаешь, охота мне с тобой, таким трудным, возиться?
– А мне с тобой?
Я улыбнулась:
– Мы квиты?
– Похоже на то…
Ниил взглянул за мою спину, и улыбка сползла с его лица.
– Нам нужно спешить, да? – спохватилась я и тоже обернулась, чтобы взглянуть на Риину.
Нужно было ее унести. Не время болтать.
– Тесса…
Голос у Ниила прозвучал как-то тихо, и я тут же снова повернулась к нему.
– Что?
– Я… Мне кажется, я все же… – пробормотал он.
Потом резко зажмурился и сжал руками голову.
– Снова?
Но Ниил не ответил. Его ноги подкосились, и он рухнул коленями в пыль. Я упала рядом с ним и схватила его.
– Ниил… Что мне сделать?
Но он только мотал головой. Струйка крови потекла из его носа.
– Нет-нет-нет, – прошептала я, хватая его то за руки, то за лицо, то за плечи.
Потом обернулась. Стучали тяжелые ботинки. Пустые двигались на нас, но будто не видели – смотрели куда-то вперед и сквозь. Я принялась их считать: четыре, восемь, десять… Или больше? Почему их так много? И почему Ниил их не почувствовал, как раньше? Откуда они вообще появились?
– Ниил…
Я бестолково сжала его плечо, но он согнулся пополам и как-то неловко, тяжко сполз в пыль. Где-то в груди кольнуло, и мне стало ужасно страшно. Захотелось кричать, но все поплыло перед глазами, и я поняла, что не могу шевельнуться. Я моргнула еще раз, и потом стало темно.
ПЕРЕЕХАВ ИЗ СВОЕЙ КОМНАТУШКИ, Овия забрала совсем немного вещей. Но свечи взяла: Овия убедила Ганна, что в его берлоге слишком уж неуютно. Конечно, если она и зажигала их, то только вечером. Для красоты. Но в этот раз Овия решилась их вынуть в середине дня. Все равно Ганна не было. Сдвинув журнальный столик, она выставила свечи в круг прямо посреди гостиной и села в центр. Мысли скакали, а Овии нужно было успокоиться. Подумать. Найти ответ. И свечи в таком помогали всегда.
В семье Овии всегда царила отстраненность. Можно было назвать это чопорностью, рассудительностью, серьезностью, но про себя Овия называла это не иначе как льдом. Прабабка со всеми своими штрафными словечками, конечно, казалась совсем другой – почти чужой и потому куда более близкой. К ней Овия невольно тянулась. Но после того как прабабки не стало, Овия почувствовала себя ужасно одинокой. Отец не признавал объятий, а мать считала, что излишняя тревога за дочь ее только избалует. Поэтому стоило у Овии – еще в тринадцать – появиться первому ухажеру, как она поняла: вот где можно найти то, чего ей так не хватало дома.
Но находила она не заботу, а слова. На комплименты рядом с ней не скупились: восхищались ее волосами, глазами, грудью, талией, но ей самой почему-то совсем не интересовались.
