Тимка заглянул внутрь и увидел, что мест в ней куда больше, чем можно было предположить снаружи: изнутри она напоминала вагон электрички!..
- Это как же?.. - поразился Тимка.
- Закон Несуразности... - улыбнулся математик. - Когда-нибудь его откроют заново. Но уже без меня... Я родился в столь непросвещенном веке, что подобные открытия оканчиваются закрытием на засов их создателя!..
- Оборжаться! - воскликнул Тимка. Он ничего не понимал во всем этом, но зрелище было сногшибательным.
- Берегитесь! - раздалось сверху.
Тимофей задрал голову и увидел на краю оврага Святика.
- Афанасий Егорович! Спасайтесь! - снова повторил Святик.
Афанасий Егорович не успел даже подивиться на говорящего щенка.
Наверху показались солдаты, сестры милосердия, директор гимназии, городничий Зуев-Зуевский, столичный фельдъегерь и - фискал-дворник.
- Господин Рубаков! Немедленно отойдите от адской машины! - прокричал ему городничий.
- Нет! - замотал головой побледневший учитель. - Это - мой аппарат! Мое изобретение!.. - Он вскочил на подножку кареты. - Тимофей, дайте же руку, и мы полетим!
- Не делайте глупостей, Афанасий Егорыч! - вторил городничему директор. - Вам надо излечиться. А эту машину мы сожжем! Чтоб не смущала ничьих умов!
- Не посмеете! - мрачно захохотал изобретатель.
- Мы вынуждены, Афанасий Егорыч! Что будет с нашей Россией, если каждый начнет изобретать все подряд, что захочет?!.. Вы подаете дурной пример подрастающим недорослям!.. Не упрямьтесь, голубчик! Слезьте с подножки!..
- Нате-кось-выкусите! - показал им кукиш изобретатель.
- Фи! - поморщился директор. - И это говорит учитель в век Просвещения!.. - И привел последний аргумент: - Вы не патриот, Афанасий Егорыч!
- Да! - прокричал им в ответ изобретатель. - Я - не патриот! Я отечественник! Приятно оставаться, господа! А я улетаю!..
Городничий дал знак солдатам, и те, скользя и кувыркаясь, скатились в овраг, за ними съехали, придерживая юбки, представительницы Красного Креста.
- Последний раз предлагаю!.. - свистящим шепотом сказал учитель Тимке.
Плугов не смог удержаться от очередного вопроса:
- А кто поможет тем, кто остается и не может улететь?
Тот лишь безнадежно махнул рукой и захлопнул за собой дверцу кареты. На земле остались валяться бумаги изобретателя.
- Бежим отсюда! - сказал Святик, как всегда вовремя оказавшись рядом. Тимофей подобрал чертежи, и они потихоньку стали выбираться на другую сторону оврага.
Солдаты, подкатившиеся к "адской машине", стали дергать ручки, пытаясь открыть двери. Наконец, это им удалось. Двое служивых влезли внутрь и махнули сестрам милосердия. Те забрались тоже. Наступила пауза.
- Ну, чего там?! - нетерпеливо прокричал сверху городничий Зуев-Зуевский.
Изнутри никто не отвечал...
Ругаясь на чем свет стоит, городское начальство с трудом спустилось в овраг. Директор гимназии с опаской заглянул в карету.
- Никого... - пробормотал он в изумленьи.
Городничий не поверил ему и тоже сунул голову в дверь.
- Пусто!.. - потрясенно выдохнул он. - В самом деле, никого нет, господа!.. Куда ж они все подевались?..
И "отцы города" несколько раз обошли карету, громко стуча по её корпусу.
- Эй, выходите!..
Безрезультатно.
- Чародейство! - сделал вывод директор гимназии.
- Дьявольщина! - перекрестился городничий. - Тем более придеться разобрать.
Оставшиеся солдаты обнажили сабли.
- Руби! Коли! - приказал городничий.
На изобретение учителя посыпались звонкие удары.
Тимка, прячась за ротондой, сделал последний фотоснимок и, не дожидаясь уничтожения кареты, поспешил к Телеге Времени.
Силы у нападавших иссякли, а от кареты лишь отвалилась крыша, обнажив всего два пустых деревянных сиденья.
- Сбежал! - с досадой констатировал Зуев-Зуевский.
- Может, и в самом-то деле на Луну?.. - задумчиво произнес директор.
- Думайте, что говорите! - рявкнул городничий, покосившись на столичного фельдъегеря. - Или, может, жалеете, что сами не удрали?..
- Ваше превосходительство! - выпучил глаза директор, стараясь возмутиться погромче и поубедительней. - Как можно-с! Если все полезные люди, такие, как... мы с вами, улетят неизвестно куда, - кто же останется в России?!.. - Он с досадой пнул лежащее на снегу крыло Кареты Счастья.
- Это верно, - закивал городничий. - Кто будет заботиться о процветании России?! - и снова повернулся к фельдъегерю, невозмутимо наблюдавшему всю сцену разгрома. - Где вы встречаете Рождество?
В этот момент небо вдруг заволокло тучами и хлынул проливной дождь. Он смыл снег, взбудоражил грязь, сбил с ног городских чиновников и столичного гостя, выкупал их в грязной воде, которая неслась по дну оврага.
Остатки Кареты Счастья помчались в этом потоке совсем в другую сторону и вскоре бесследно исчезли.
8.
Телега наконец-то вернулась в свой век, во двор зуевского изобретателя Федора Филипповича Рубакина.
Это произошло сразу же, как только Тимофей Плугов потянул на себя Рычаг Возвращения.
- Эй! - закричал ему Филиппыч, сбегая с крыльца. - Ты что тут делаешь?! А-ну, вали отсюда!..
Совсем рядом лаяли собаки и свистели милицейские свистки.
От исчезновения до появления во Времени - прошло не больше мгновенья.
- С Рождеством вас, Федор Филиппыч! - поспешно сказал Тимка.
- Спасибо, - буркнул хозяин, не испытывая никаких признаков радости. А собственно, тебе от меня что нужно?..
- Хочу как вы... - замялся Тимка, - что-то изобретать. Можно мне у вас учиться?..
- Стать моим учеником?! - недоверчиво переспросил Рубакин и задумался: - Гм!.. А ведь правда: учеников-то я не собрал...
- Я много чего умею... - Тимка стал перечислять: - Паять могу, точить, лобзиком вырезать...
- Лобзиком, говоришь?.. А-ну, пойдем в дом!
Он пропустил Тимку вперед и недовольно обернулся к воротам:
- И чего рассвиристелись?.. Порядка как не было - так и нет...
Тимка был первым зуевчанином, кто переступил порог рубакинского дома не спустыми руками - он положил на стол чертежи Кареты Счастья и пачку исторических фотографий.
Дом напоминал настоящую лабораторию. Чего тут только не было: микроскопы, телескопы, кинескопы, горелки, спиртовки, паяльные лампы, колбы и реторты, верстаки, тиски, станки, а посредине топилась большая русская печь и пахло пирогами!
Но не успел Тимка что-нибудь сказать, как во дворе раздался свирепый собачий лай. Это Святик играл роль сторожевого пса тяжелой злобы.
- За мной... - вспомнил вдруг Плугов о своем побоище у ночной палатки и заметался заячьим взглядом по комнате. Рубакин всё понял и втолкнул парня за печку.
На пороге показались возбужденные, красные от бега и мороза милицейские лица.
- Это ещё что такое?! - удивился Рубакин. - Почему без стука?
- С Рождеством, вас, Федор Филиппович! - любезно сказали милиционеры. - Это хорошо, что собачка у вас на цепи. Ну и зверь! А скажите нам, уважаемый Федор Филиппович: не забегал ли сюда подозрительный субъект гражданин Тимофей Плугов?
Изобретатель нахмурил брови и строго спросил:
- А, собственно говоря, какие у меня могут быть общие дела с подозрительным субъектом?!
- Верно... - смутились зуевские постовые, мельком окинули взглядом лабораторию и тут же откланялись: - Вы уж извините нас, Федор Филиппович! По всей слободке ищем... Еще разочек вас, с праздником!..
И побежали дальше со свистом.
- Хулиганишь?
- Бывает, - честно признался Тимоня, выйдя из-за печи.
- Ладно. Ты вот что, Тима. Подожди меня маленько. Я быстро смотаюсь недалеко по делу и - сразу вернусь. А ты пока чай завари.
- Может, не стоит вам сегодня, Федор Филиппыч, куда-то мотать?.. Ведь вы на своей Телеге собрались отправиться?..
- Ясновидящий?! - поразился Рубакин.
Тут Тимка и протянул хозяину пачку фотографий.
Пока изобретатель рассматривал фотографии и что-то бормотал про себя непонятное, с Тимофеем Плуговым произошло вот что.
На стене между окон у Рубакина висела картина в золотой рамке. Красивая вещь. Нарисован на ней был тихий пейзаж - река и роща за рекой.
Картина эта была особенная. Можно было посмотреть и - ничего. Однако, если кому-нибудь удавалось оценить неяркую, а высокую красоту работы, но так, чтобы вздохнуть от переполенной души, тогда поверх пейзажа загорались слова, всякому - свои, и непременно самые для человека важные.
Загляделся наш Тимофей. Вздохнул.
"О, русская земля! Израненая, сожженная, преданная, разделенная! Овраги твои - не следы ли плетей?.. Горы твои - не могильные ли холмы?.. Реки твои - не женские ли слезы?!.. Твои поля пропитаны кровью сраженных богатырей. В твоих лесах, о Русь! до сих пор стонет и плачет эхо голосов убитых и пропавших бесследно!.. Твои алые ягоды - разве не капли святой крови, что выступают на снегу и среди листвы из года в год, из века в век, ибо земля моя утоплена в крови!.. Замордованная войнами, князьями, царями и нескончаемой чередой народных освободителей, - ты все равно жива, о Русь моя! Сестра моя! Больно тебе, ты стонешь!.. Я выхожу тебя, вынянчу! Спою колыбельную и покачаю в люльке среди звезд! И вспашу, и засею, и соберу новый урожай зерен и плодов! О, терпеливый народ мой! Сколько ждать тебе Божей Благодати?! Сколько ещё голов покатится во рвы, сколько ещё жен и дочерей заберут в полон похотливые враги твои?!.. О, русская земля! Любимая, единственная! Пусть будет безоблачно Будущее твое! Красивая, сильная и добрая, встанешь ты посреди всех народов и пойдешь с ними общим путем Любви, Надежды и Веры!.. А если и суждено увидеть мне тень на лике твоем - пусть это будет тень Ангельского крыла!.."
