Ознакомительная версия.
"Нет, нет, - успокаивал себя Володя. - Миша будет жить. Если бы он был безнадёжен, мне сказали бы об этом по-другому. А то Лисунов просто прогнал меня домой, сказал, чтобы я не лез в чужой цех, и ещё назвал меня малышом..." Но в тот день было не до обид.
А вот сейчас всё происшедшее представилось Володе каким-то очень страшным. Все мысли перемешались в какой-то дикой путанице. Володя вскочил и быстро оделся.
Натягивая ватник, он услышал какой-то шум в прихожей. Володя быстро обернулся и посмотрел, не проснулись ли мама и Наташа. Нет, слава богу, спят.
И снова что-то зашумело, зашуршало, задвигалось и застучало за дверью. Володя выскочил в прихожую и увидел Ольгу Олеговну. Она увязывала длинной верёвкой какие-то узлы и корзину. Увидев Володю, воскликнула:
- Ах, это ты?!
Володя молчал. Подумал: "Куда это она среди ночи?"
Он был отходчив, и злость на эту женщину уже не душила его. Просто у него было неприятное чувство, какое бывает, когда вдруг под ногами окажется жаба или прошмыгнёт гадюка. Володя хотел подойти к выходной двери, но Ольга Олеговна взяла его за рукав:
- Погоди, Володечка. Ну что ты так на меня окрысился?
- Оставьте! - Володя хотел высвободить свой рукав, но соседка держала его крепко.
- Ты погоди, погоди. Ведь всё равно на улице комендантский час. Вот и мне ещё ждать и ждать. Я что, разбудила тебя? Нечаянно так получилось, а хотела увязать всё это как можно тише...
Володя всё-таки высвободил свой рукав, но Ольга Олеговна и тут не пустила его, став у самой двери:
- Куда же ты, Володечка, тебя же патруль сцапает?..
- А вы куда?
- Я?! Нет, нет, я не уезжаю. И комната остаётся за мной. Я заявила домоуправу. Я просто на дачу. Там спокойнее. Наломаю веток, затоплю "буржуйку"...
Дальше Володя не слышал - он был уже на улице. "Дача, - думал он, там спокойнее..." Она как-то говорила, что дача по Белорусской дороге. Какое же там спокойствие? Фронт совсем рядом. Передовая. А за ней немцы. Он как бы разговаривал сам с собой. Спрашивал и сам отвечал: "Зачем же она туда, к немцам?.. А вот и затем, что к немцам. К ним-то ей и надо... Ну и чёрт с ней... Не до неё теперь. Как там с Мишей?"
НА МЕСТО ДРУГА
Сейчас Володе было не до Ольги Олеговны. Он думал о том, как бы не встретить ночной патруль.
Под ногами поскрипывал белый наст, а вокруг была глушь и тишина, пустая снежно-лунная улица.
"Только бы не встретить ночной патруль", - думал Володя.
У него не было ночного пропуска, и он знал, что патруль неумолим: заберут до выяснения личности, а ему надо было сейчас, сегодня, немедля попасть на завод.
Ветер бросал ему в лицо твёрдый, колючий снег, холод бежал по ногам, по спине, залезал под ворот, кусал за уши, заставлял слезиться глаза. Но Володя как бы не ощущал этого. Он бежал. И такое безмолвие стояло вокруг, что мальчик слышал, как колотится сердце от страшной мысли о Мише и оттого ещё, что его может задержать патруль и он не только в эту ночь не попадёт на завод, но опоздает и к утренней смене, а то, может быть, его просто прогонят, скажут: "Куда пришёл? Это не твой цех. Иди-ка, откуда явился".
"Кто скажет? Лисунов. Не скажет он такое... А кто сказал: "А ну, малышня, марш домой! Теперь засекли - приметят ещё. Вас тут не хватало..." Лисунов сказал. Ну и что? А бомбёжки нет. И станок Мишкин стоит. И сам Лисунов там. Нет, он не прогонит..."
Володе всегда казалось, что если он когда-нибудь крепко полюбит, то обязательно какого-нибудь рыцаря, героя, а ведь полюбил обыкновенного человека.
Тяжела была в ту ночь дорога на завод. Электричка уже не ходила, а если бы и ходила, соваться в неё без ночного пропуска было рискованно.
Какую-то часть пути Володю подвезли на грузовике с налепленным на ветровое стекло пропуском. Бородатый шофёр показался Володе стариком. Шофёр этот Володю спросил только:
- Ночник?
- Ага, - сказал Володя. Он понял, что шофёр спрашивает о ночной смене.
Доехали до первых сосен, а дальше Володя пошёл пешком наискосок через лес. Шёл он быстро, не чувствуя времени, и дошёл как-то совсем неожиданно, вдруг.
Вот уже перед Володей широкие заводские ворота, раскрытая дверь проходной, и сквозь вторую дверь тамбура снежный двор.
"Как блестит снег под луной! - Володя прикрыл ладонью глаза, как козырьком. - Ну, прямо слепит. От луны никакое затемнение не поможет..."
Он шёл быстро, может быть, для того, чтобы согреться, а может быть, так, как обычно идут люди, когда они неудержимо стремятся к цели.
Его остановил окрик:
- Куда?
- В цех, дяденька.
- "Дяденька"?! Ты что, правилов не знаешь? Пропуск!
Володя отстегнул клапанчики телогрейки и достал из-за пазухи пропуск. При этом он подумал: "Сойдёт. Все мы тут одинаковые - в телогрейках и ушанках. И пропуска замасленные один к одному. А цифру эту "3" или там "1" не разобрать. Пройду".
Пока охранник в длиннополом тулупе разглядывал пропуск, Володе виделся цех, Мишкин станок - холодный и безжизненный. Вот он включает рубильник, станок оживает, резцы приближаются к бешено вертящемуся металлу - секунда, нет, доля секунды, и запел станок, пошла, завилась стружка, и всё отчётливее и отчётливее возникала форма снарядного стакана...
Эти мечты прервал охрипший голос охранника:
- Это куда ж ты собрался?
- В токарный.
- А пропуск суёшь в слесарный.
- Ага.
- "Ага"! В токарный пропуска при себе не носят. Ты што: места своего не знаешь? Или придурка из себя строишь? А?
- Дяденька!
- Какой я тебе дяденька? Вот мы сейчас посмотрим, что ты за птица.
Он вынул маленький свисток и только поднёс его ко рту, как забили зенитки.
Охранник прошмыгнул в дверь проходной и захлопнул её перед Володей.
И снова повторилось то, что уже не раз видел и слышал Володя: пунктиры трассирующих пуль, разрывы снарядов в небе, точно цветная капуста, слепящие кинжалы прожекторов, и в них серебристые комары-самолёты.
"Хоть бы один задымил, хоть бы один! - думал Володя. - Они же теперь будут бомбить прицельно. А там, в цехах, Лисунов и ещё сотни, а может быть, тысячи..."
В эти мгновения он совсем не думал о том, что там, то есть здесь, и он, Володя. Ведь если будут бомбить завод, то пять метров проходной не защитят его от бомбы.
Слушая всё более частое буханье зениток, он повторял про себя одно, как заклинание: "Ну попадите! Миленькие вы мои, попадите, сбейте! Пусть загорится, пусть упадёт!"
В это мгновение Володю сильно ударило в грудь и ослепило. Он инстинктивно зажмурил глаза, а открыл их, сидя в снегу. Теперь всё вокруг было красным: снег, завод, небо - всё. И в этом красном небе в скрещении двух прожекторных сабель задымило - сначала чуть-чуть, но тут же дым этот пошёл к земле чёрной точкой с большим курчавым траурным шлейфом.
Он поднялся и увидел, что горит не завод, а что-то такое за ним, где роща, где он с мамой и Натой видели белочку и бельчонка.
Сбитый нашими зенитчиками, самолёт фашистов грохнулся где-то там, за рощей. Володя услышал сначала взрыв, потом увидел яркую вспышку и дым, дым, дым... Чёрные курчавые пряди поползли так высоко, что серой пеленой задёрнули свет луны.
После грохота, яркого огня, рёва моторов и визжалок, которые фашисты приделывали к своим бомбам, чтобы нагнать побольше страха, стало вдруг сумеречно и тихо.
Открылась дверь проходной, в ней показался тот же охранник. За его спиной стоял человек, которого Володя разглядеть не смог. В руках охранника был Володин пропуск. Только сейчас Володя вспомнил, что охранник не вернул ему пропуск.
- А ну-ка, Ратиков, топай сюда!
Володя сделал два шага вперёд и подумал: "Отведут в комендатуру..."
Но вышло всё по-другому.
ВАЛЕНТИН АНТОНОВИЧ
Охранник пошёл навстречу Володе и протянул ему пропуск:
- Держи!
Теперь мальчик увидел, что второй человек - Лисунов. Он шёл прямо на Володю, и Володя снова подумал, что в его походке и во всём его облике есть какое-то сходство с отцом.
- Зачем пришёл? - спросил Лисунов.
- Пришёл, - сказал Володя.
- Это я вижу. Пропуск спрячь. Я спрашиваю: зачем?
- Вы же знаете, Валентин Антонович...
- Ничего я не знаю. Мишу послезавтра будем хоронить. Приходи.
Лисунов достал носовой платок, отвернулся и вытер нос, будто у него был насморк.
Володю ударило, как воздушной волной. Он сморщился, зажмурился и почувствовал, как две струйки потекли из глаз по лицу и стало солоно в уголках рта.
Надо было что-то делать, сказать, как-то действовать. Володя почувствовал, что в эти минуты и он, как отец, на фронте, на передовой, лицом к лицу с гитлеровцами - убийцами, бандитами, извергами.
- Хорошо, - сказал Лисунов, - придёшь завтра.
- А сегодня?
- Что сегодня?
- Кто за самолётом?
- За станком его, что ли?
- Ага.
- Никто.
- Вот я и пришёл.
- А раз пришёл, здороваться надо, сынок. - Лисунов протянул Володе большую руку и заграбастал в неё его маленькую ладонь. - Замёрз? Рука-то как льдышка.
Ознакомительная версия.
