— Одной левой? Не врешь?
— В пять секунд, — продолжал Миккель. — Что — долго, да?
Целых три дня никто не вспоминал Хромого Зайца. Миккелю приходилось рассказывать снова и снова: мол, так и так, а она белая, как простыня, а я ее за косу хвать, как потянул, и вытащил…
После завтрака к нему снова подходили ребятишки, но уже не так много. В конце концов им надоело слушать Миккеля, и они ушли за дом, где раскатали ледяные дорожки. А на четвертый день опять воскрес Миккель Хромой Заяц.
— Хромой Заяц! — неслось со всех концов школьного двора.
Вдруг, когда ребятишки раскричались особенно громко, наверху открылось окно и выглянула Туа-Туа:
— Миккель, пожалуйста, нащепи лучины и принеси сюда!
На дворе стало тихо.
— Сейчас, Туа-Туа, коли уж просишь, — откликнулся Миккель как ни в чем не бывало.
Но в груди у него стало тепло-тепло. Как всегда, когда у человека появляется друг.
Глава восьмая
КОРАБЛЬ СЕЛ НА МЕЛЬ!
Когда на столе появлялся рыбный суп, мысли уводили Миккеля Миккельсона далеко-далеко… От супа пахло морем, водорослями, смоленой лодкой. А в тот день, возвращаясь домой из школы, он еще издали услышал запах рыбы.
Это было второго декабря 1891 года.
С утра собирался шторм. Вода тихо шуршала — начинался ледостав. Плотник сидел с подзорной трубой у своего окна и всматривался в даль. Не иначе, ждал, что покажется шхуна из Америки, и на ней пропавший Петрус Миккельсон. А то и еще лучше: бриг «Три лилии» в целости и сохранности. В самом деле — вдруг!..
У Миккеля защипало в глазах, и он чуть не споткнулся о Боббе, который лежал на пороге и грыз селедочную голову.
Правда, люди говорят: «Бедный Миккель Миккельсон, отец его помер, и мать тоже, остался один, сирота». Но разве «пропал» и «помер»- одно и то же?
Боббе жалобно тявкнул, а бабушка поставила на стол суп и сказала:
Кто лениво тащит ноги
Тот споткнется на дороге!
Сама бабушка была сухонькая и быстроногая. Косматая голова напоминала куст можжевельника, во рту не осталось ни одного зуба. Руки были большие и красные от тяжелой работы и холодной воды.
На дворе стемнело, но кто хочет есть — ложку мимо рта не пронесет. Скоро кастрюля была пуста. Бабушка стала читать молитву, и в тот самый миг, когда она сказала «аминь», прозвучал выстрел. Боббе поднял морду кверху и заскулил.
Миккель притих, как мышонок.
— На море стреляют, — сказала бабушка.
Снова выстрел. Оба уставились в окно и увидели даже, как выскочил огонь из ружейного дула. А затем в сером сумраке вспыхнуло неровное желтое пламя.
— Сигнал жгут! — закричала бабушка. — Корабль на мель наскочил! Вот беда-то!
В заливе, на расстоянии пятисот шагов от берега, была коварная мель. Горе тому, кто попадал на нее в шторм.
Бабушка метнулась к двери, а навстречу ей из прихожей уже гремел голос плотника Грилле:
— Скажи мальчонке, чтобы помог мне с лодкой! Она на берегу. Каждая секунда дорога! И пусть захватит штормовой фонарь!
Тяжелые сапоги протопали по крыльцу и ушли во мрак и ветер.
— Миккель… Господи, да что же это?.. Ты слышал… запричитала бабушка. — Ничего не поделаешь, надо идти. Но в лодку садиться не смей!
Миккель уже обулся.
— Слышь, Миккель? От пристани — назад!.. Надо же, такое несчастье!..
Миккель кивнул. Пальтишко, шапка — готово.
— Смотри берегись… — причитала бабушка. — Вот, держи фонарь. И не забудь, что я сказала!
Миккель распахнул дверь, мокрый снег хлестнул его по лицу. Он ухватил фонарь покрепче и побежал к пристани.
«Миккель Миккельсон, — отдавалось у него в груди с каждым шагом, — вдруг… вдруг это „Три лилии“?!»
Свет от фонаря метался по сугробам. А вон и плотник нагнулся над лодкой, пыхтит, толкает.
— Берись! — крикнул он. — Поставь фонарь и приподними нос!
Миккель поставил фонарь и взялся за нос лодки. Старые доски заскрипели, лодка упрямилась, не хотела в море, но плотник приналег еще сильнее и заорал:
— Все равно пойдешь, деревяшка немазаная!
Миккель поднатужился.
— Ну-у, пошла!
Шр-р-р-р… Киль прочертил борозду на песке и водорослях и вошел в ледяную воду. Плотник плюнул через плечо.
Хоть бы не протекла! Шутка ли — такое дело! Он мигом достал весла.
— Ставь фонарь на корму! — крикнул плотник. — Пусть горит, чтобы знали: тут люди гребут, а не привидения!
Миг — и Миккель вместе с фонарем в лодке. Плотник Грилле согнулся вдвое, налегая на весла. Он и не подумал, что ему нужен только фонарь, а не фонарь и Миккель вместе. А на лодку уже обрушилась первая волна.
— Ветер северный! — гаркнул плотник, заглушая рев шторма. — Если поднатужится, снимет их с мели!
Миккель съежился на корме, пытаясь различить корабль сквозь мрак. Волны захлестывали палубу, рассыпаясь белыми брызгами. Корабль накренился, но не опасно. Неужели «Три лилии»?..
Ба-ам-м! Снова выстрел. Плотник греб, пыхтел, стонал, но греб. Вода капала с зюйдвестки на бороду.
— Стреляют, сигнал дают! — простонал он. — Видать, плохи их дела. А может, поджилки задрожали. Неженкам и кошкам лучше на берегу сидеть!
До корабля оставалось рукой подать.
— Эгей! — проревел плотник.
С палубы отозвались, не так громко:
— Эгей!
Вдруг с левого борта на лодку обрушилась волна, огромная, как дом. Фонарь погас.
Плотник закричал во мраке:
— Черпай, Миккель! Черпалка под задней банкой! Черпай, не то на дне будем! Ну как весло сломается?!
Мокрый, дрожащий от холода Миккель отыскал на ощупь черпак. Он стоял на коленях, на ребристой решетке, в ледяной воде. Первый черпак он выплеснул против ветра, и вся вода попала ему в лицо.
— Прямо на шхуну идем! — услышал он голос плотника. Господи, пронеси!.. Черпай, парень, беда!
Миккель черпал. Вот она, мель, и на мели корабль — могучий, высокий. Ух, как его бросает!
Порывистый ветер кренил судно, совсем рядом с черными тучами качались снасти, голые, как зимний дуб. Лодку несло на корабль. Теперь держись!
Миккель черпал и твердил про себя: «Господи, пронеси, господи…» Плотник греб как одержимый. Ему удалось развернуть лодку против ветра, и они прошли мимо корабля — так близко, что можно было веслом достать.
В тот же миг наверху, у поручней на корме, показался человек.
— Двадцать долларов — только свезите на берег! — крикнул он. — Ближе подходите, ближе, я прыгну! Живее, я спешу!
Лодку плотника и Миккеля несло к носу, но встречная волна отбросила их к корме.
И опять сверху донесся крик:
— Тридцать долларов! Пятьдесят! Скорее подходите, прыгаю!
— Да ты рехнулся, никак! — завопил плотник, еле живой от усталости. — Стой где стоишь, не то… Он и в самом деле прыгать хочет, шальная голова!
Северный ветер напирал все сильнее, корабль заскрипел и медленно развернулся. Новый шквал…
— Сто долларов! — заорал человек на корме.
Он держал под мышкой что-то черное, вроде чемоданчика, на поручни повесил штормовой фонарь.
— К левому борту, крабы сухопутные! — скомандовал он и полез через поручни, не выпуская чемоданчика. — Двести долларов, если свезете на берег, не замочив штанов!
В этот миг ветер ударил в борт сильнее прежнего, и корабль со скрежетом снялся с мели. Человек наверху качнулся назад и сел на палубу, а чемоданчик полетел прямо в лодку, ударился о скамейку и упал под ноги Миккелю, где плескалась вода. Корпус корабля, мачты, фонарь — все исчезло во мраке.
— Он… он обронил что-то!.. — крикнул Миккель.
— Черпай! — ответил плотник и развернул лодку против волны. — Дай бог до берега добраться! А тут еще полная лодка воды. Черпай, говорю!..
Миккель лег животом на скамейку и стал лихорадочно вычерпывать воду по ветру. Все остальное было забыто: дело шло о жизни и смерти. Медленно-медленно приближался берег и свет в окне постоялого двора. Казалось, прошло много часов, как они отчалили от пристани. Миккель черпал, плотник греб, весла скрипели.
Еще немного… еще — и они ушли от ветра за мыс. Опасность осталась позади.
Волны несли лодку к берегу на своих гребнях. Вот и сгорбленная фигурка бабушки Тювесон на пристани. В руке у бабушки качался фонарь.
А Миккель все черпал. Чуть живой от холода и усталости, он черпал и черпал, словно заведенный, никак не мог остановиться, хотя опасность миновала. Ладонь горела от черпака.
Что-то жесткое попалось ему в руки. Он даже не сообразил, что именно: пробковый поплавок, чемоданчик, или всего-навсего фонарь? Черный предмет полетел за борт вместе с водой…
— Да он с ума сошел, этот сорванец! — бушевала бабушка на пристани. — Сказано было остаться, так нет — полез в лодку! Ну, ничего, уж я завтра не поленюсь, схожу в лес за розгой!..
