вечнозелёные кусты, которым придали различные формы, бассейн со старинным каменным фонтаном посредине. Однако на клумбах не было цветов, а из фонтана не била вода. Но это не был запертый сад. Впрочем, разве можно запереть сад? В сад всегда можно войти.
Тут Мэри увидала, что дорожка, по которой она шла, упёрлась в длинную каменную стену, заросшую плющом. Она не знала, что в Англии такой стеной отгораживают от парков службы с фруктовыми садами и огородами. Она подошла к стене и увидела зелёную дверку, которая стояла открытая настежь. Значит, это не тот сад – сюда можно войти.
Пройдя в дверку, она увидела со всех сторон стены, а вдалеке ещё одну распахнутую зелёную дверку, сквозь которую виднелись кусты и грядки с овощами. У стен, распластав по ним ветви, выстроились фруктовые деревья, а грядки кое-где были прикрыты рамами со стеклом. Здесь так голо и неуютно, думала Мэри, внимательно глядя вокруг. Может, летом, когда всё зеленеет, будет лучше, но сейчас глазу не на чем отдохнуть.
Меж тем из дверки, ведущей во второй сад, вышел старик с лопатой на плече. Увидев Мэри, он удивился, а потом приложил руку к шляпе. Лицо у него было угрюмое и всё в морщинах; он явно не обрадовался появлению Мэри. Но и Мэри тоже ему не обрадовалась, и сад ей не нравился, и вообще она находила тут всё противным, о чём свидетельствовал её хмурый вид.
– Это что здесь? – спросила Мэри.
– Огород, – сказал старик.
– А там? – Она указала на зелёную дверку в глубине.
– Тоже огород, – отвечал старик коротко. – За этой стеной опять огород, а за той – фруктовый сад.
– А можно мне посмотреть?
– Как хочешь. Только там смотреть нечего.
Мэри не ответила. Она прошла по дорожке – и во вторую дверку. Снова стены, теплицы с овощами, а в дальней стене – ещё одна зелёная дверка, только закрытая. Возможно, она ведёт в сад, куда никто не входил десять лет? Мэри была не робкого десятка, да к тому же привыкла поступать по-своему: она подошла к зелёной дверке и повернула ручку. Она надеялась, что дверка не поддастся: тогда можно не сомневаться, что там и есть таинственный сад, однако дверка тут же отворилась. Мэри вошла – и оказалась во фруктовом саду. Его тоже ограждали стены, вдоль которых деревья пластали свои ветви. У корней обнажённых деревьев топорщилась бурая зимняя трава. Однако больше зелёных дверок не было. Мэри поискала глазами. Она заметила, что боковые стены идут дальше, как если бы с другой стороны было ещё что-то. За стеной виднелись верхушки деревьев; постояв неподвижно, Мэри заметила, что на верхней ветке одного дерева сидит птичка с ярко-красной грудкой. Внезапно птичка запела – словно увидела Мэри и зовёт её к себе.
Мэри слушала, и почему-то от весёлой, приветливой песенки ей стало легче на сердце – ведь и противной девчонке может быть одиноко, а Мэри от большого пустого дома, неоглядной вересковой пустоши и угрюмого безлюдного парка стало казаться, что она на свете одна-одинёшенька. Будь она добрым ребёнком, привыкшим к ласке, она, верно, принялась бы плакать и тосковать, но, хотя она привыкла жить сама по себе, ей всё же было не по себе; вот почему песенка красногрудой птички вызвала на её хмуром лице подобие улыбки. Мэри стояла и слушала, пока птичка не упорхнула. Она была так не похожа на индийских птиц! Славная. Неужели она больше её никогда не увидит? Может быть, она живёт в таинственном саду и всё о нём знает?
Возможно, заброшенный сад потому так занимал мысли Мэри, что ей совершенно нечем было заняться. Она всё думала и думала о нём – как бы ей на него взглянуть? Зачем же мистер Арчибальд Крейвен зарыл ключ в землю? Если он так любил свою жену, то почему невзлюбил её сад? Интересно, увидит ли она когда-нибудь мистера Крейвена? Впрочем, она знала, что он ей всё равно не понравится, да и она ему тоже, и что она будет стоять и молча смотреть на него, хотя ей и очень захочется спросить у него, почему он так странно поступил.
«Я никогда никому не нравлюсь, – думала она, – да и мне никто не нравится. И я не умею болтать, как крофордовские дети. Вечно они смеялись, болтали, шумели».
Тут Мэри вспомнила птичку, которая пела ей песенку, и дерево за стеной, в ветвях которого та сидела, и вдруг остановилась как вкопанная.
«Это дерево растёт в тайном саду, – подумалось ей, – я прямо-таки уверена в этом! Он окружён стеной, а дверки нет!»
Она возвратилась в огород – старик копал там землю. Она подошла и стала рядом; несколько минут она спокойно и холодно следила за ним. Он не обращал на неё никакого внимания; наконец она заговорила.
– Я посмотрела, – сказала она.
– Кто ж тебе мешал? – отвечал он угрюмо.
– Я и во фруктовом саду была.
– Там нет сторожевой собаки, – отвечал тот.
– Но там нет и дверки в другой сад, – заметила Мэри.
– В какой сад? – переспросил он своим грубым голосом и перестал копать.
– Который за той стеной, – отвечала Мэри. – Там за стеной деревья, я видела верхушки. На одной сидела птичка с красной грудкой и пела.
Хмурое морщинистое лицо старика вдруг просветлело. Его осветила улыбка – садовник преобразился. Как странно, подумала она про себя, – когда люди улыбаются, они кажутся гораздо лучше. Раньше ей это не приходило в голову.
Он повернулся лицом туда, где росли фруктовые деревья, и свистнул – тихо и нежно. Мэри удивилась: как это такой мрачный и грубый человек засвистел так нежно и призывно?
Миг, и – о чудо! – она услышала, как порхнули по воздуху крылья и красногрудая птичка подлетела и уселась на ком земли рядом с башмаком садовника.
– А вот и она, – радостно хмыкнул старик и заговорил с птичкой, словно с ребёнком. – Где ж ты пропадала, негодница? – спрашивал он. – Давненько я тебя не видел. Может, стала уже себе муженька присматривать? Не рано ли?
Птичка наклонила головку набок и посмотрела на него чёрными, блестящими, как бусинки, глазками. Похоже, она хорошо знает садовника и совсем его не боится. Она скакала вокруг и весело клевала землю, ища червяков и семена. У Мэри в груди что-то странно шевельнулось – птичка была такая славная, весёлая и умненькая, ну совсем как человек. Тельце у неё крошечное и пухленькое, тоненький клюв и стройные тоненькие ножки.
– Она всегда на твой зов прилетает? – спросила девочка тихонько
