Он заранее подготовил пятерых золотогривых кобылиц — из тех, что мчат быстрее ветра, — а всех прочих стреножил, чтобы задержать погоню. В том, что она будет, Лис ни чуточки не сомневался.
За всеми этими заботами он пропустил начало праздника и заявился в пиршественную залу последним: пришлось ведь ещё сбегать переодеться да не забыть напялить венец — отцовский подарок.
Стоило ему появиться, как все сразу оживились. Люди вставали, рукоплескали, выкрикивая здравницы. Кто-то даже осмелился хлопнуть его по плечу, но Лис скинул руку наглеца. Обиднее всего было, что этот болван попал ладонью прямо по вчерашней ране, и Лису едва хватило выдержки, чтобы не взвыть от боли.
— Венец тебе к лицу, — улыбнулся Кощей, указывая сыну на место подле себя — туда, где обычно сидел Лютомил. Лису казалось, что даже от кожаной обивки кресла он чувствовал ненавистный можжевеловый запах.
— Благодарю, отец, — поклонившись, он сел и взял столовые приборы. Перед дальней дорогой стоило хорошенько подкрепиться.
Василиса, разодетая в дорогие шелка и парчу, накрыла его руку своей и прошептала:
— Где ты был? Я чуть с ума не сошла…
— На конюшне, — Лис отломил себе побольше хлеба. Что в рот не влезет, потом в котомку пойдёт. — Лошадушек нам подготовил.
— Я не успела тебе сказать, — мать опустила глаза, — не четверо нас будет, а пятеро.
— Знаю, — он потянулся за мясом. Эх, жаль, не вяленое, много про запас не возьмёшь. — Слышал вашу беседу с Анисьей. Кстати, где она?
Перед Василисой стояла тарелка, полная всякой снеди, но матери, похоже, кусок в горло не шёл.
— У себя. Куда ей на пир-то? Она Кощею на глаза показываться боится, чтобы тот лишний раз о ней не вспомнил. После наступления темноты будет ждать нас в условленном месте.
— Ладно, — Лис потянулся за вином, и Василиса одарила его неодобрительным взглядом.
— Хмельного много не пей. А не то, гляди, — разомлеешь с непривычки.
— Сам знаю, не маленький, — буркнул он и налил себе ровно половину чаши, а потом уже до краёв плеснул обычной воды.
— Хочу выпить за моего единственного наследника, мою надёжу и опору, — возвестил Кощей, улыбаясь до ушей. Его гримаса казалась хищной, будто оскал черепа.
Злыдни похватались за гусли и свирели. Самый тощий из них затянул здравницу — неожиданно басом. Лис поморщился: голос у певца был, конечно, громким, а вот слуха не завезли. Но живых музыкантов отец не признавал: говорил, мол, кормить их надобно да златом одаривать, а злыдни костям да объедкам с княжеского стола будут вполне рады. При всех своих несметных богатствах Кощей отличался удивительной прижимистостью. Порой даже подарки назад забирал. Вот и сейчас — стукнул пустой чашей об стол да и выдал:
— Знаешь что, сын, отдай-ка ты мне свой венец.
— Зачем это? — У Лиса ёкнуло сердце. А ну как отец прознал про их приготовления?
— Доработать его надобно, — Кощей задумчиво поскрёб острый подбородок. — Отличная вещица получилась, не спорю. Но на скорую руку забыл я пару деталей добавить. Отдай.
Лис снял венец с головы и с поклоном протянул отцу, всё ещё ожидая какого-нибудь подвоха.
— Сделаю так, чтобы только ты его носить мог. Мою корону, окромя меня, никто примерить не может — а значит, и красть её бессмысленно. Твою мы тоже обезопасим. Но это уже опосля праздника. Три дня и три ночи пировать будем, потом три дня и три ночи отсыпаться. В общем, через седмицу приходи за обновкой.
Лис кивнул и едва сдержал вздох облегчения. Вместо этого опрокинул ещё чарочку. Уф, пронесло… Вот только если пир так долго будет длиться, как же им сегодня выскользнуть незамеченными? Разве что напоить всех допьяну, чтобы сами под стол попадали. А для этого надобно песенку спеть, помочь хмелю в крови разгуляться.
— Отец, дозволь мне сменить твоих музыкантов, — взмолился он. — Нет мочи слушать, как они глотки дерут.
— Поступай как хочешь, — Кощей благодушно махнул рукой. — Сегодня, сын мой, тебе ни в чём не будет отказа.
Лис поманил пальцем ближайшего упыря-прислужника и велел:
— Лети в мои покои, принеси пятиструнные гусельки. Они там на кровати поверх покрывала лежат. Да смотри не поломай по дороге!
— Будет сделано, княжич! — упырь превратился в летучего мыша и бесшумно вылетел в окно.
Василиса проводила его настороженным взглядом и, улучив момент, шепнула Лису:
— Что ты такое задумал?
Он ответил матери улыбкой, мол, не тревожься, всё будет хорошо, и поднял чарку:
— За мою прекрасную мать! За княгиню!
— За княгиню! — дружно грянули гости.
Кощей глянул на Василису так, будто бы только сейчас заметил, что она тоже пришла на праздник.
— Радуешься, душа моя?
— Радуюсь, Кощеюшка, — она ухватила из бочонка мочёное яблочко, обглодала его, а огрызком лихо запустила в тощего злыдня — тот как раз мучительно выдавливал из себя здравницу в честь княгини.
Гостям развлечение пришлось весьма по душе. Все тут же стали вылавливать яблоки и метать огрызки в незадачливого певца.
Кощей удивлённо хмыкнул:
— А ты, оказывается, знаешь толк в веселье, моя ненаглядная. Жаль, что я прежде не додумался на пиры тебя звать. Зато теперь уж буду. А то вечно мои гости скучают. А ну, придумай, чем их ещё развлечь?
Василиса сделала вид, что задумалась, а потом, просияв, предложила:
— Надобно нам состязание устроить, княже. Назначь награду тому, кто больше всех выпьет. Пускай упыри счёт ведут.
— Так они тогда мне вмиг подвалы опустошат, — нахмурился Кощей.
«Эх, — с досадой подумал Лис, — такая была идея, и надо же, всё разбилось об жадность».
Но Василиса и не думала отступать:
— Не опустошат, если время от времени им другие задания давать. Пускай по столбу, смазанному жиром, за новыми сапогами с золотыми шпорами лазают.
