опрокинул чашу. Но сейчас его, как назло, даже хмель не брал.
— Нечего там обдумывать, — сдавленным голосом произнёс он. — Зеркало, кости и камни дали одинаковые ответы. И бабка сказала так: «Не жди, воевода. Не вернётся твоя невеста, ибо мертва она. Пробудилась в душе навья сущность, отравила доброе сердце. Вот потому и не должно рождаться на свет полукровкам: от смешанной крови одни беды».
Радосвет вздохнул, помолчал немного и вдруг стукнул ладонью по столу.
— Гадания, бывает, ошибаются. Быть может, брешет твоя бабка?
— Это вряд ли… — Яромир уронил голову на руки. Похоже, его сердце оказалось слишком маленьким, чтобы вместить и ненависть, и надежду одновременно.
* * *
В Светелграде готовились праздновать Вершину Лета: город украсили разноцветными лентами, берёзовыми ветками и венками из барвинков, на главной площади уже сколачивали прилавки для ярмарки, на которую съехались торговцы из всех окрестных селений. А завтра, в самую короткую ночь, никто не уснёт: леса осветит пламя жарких костров, песни и пляски будут продолжаться до самого утра.
Куда ни приди, всюду только и говорили, что о грядущем царском пире, обсуждали рецепты пирогов да ночные гадания. И знатные девицы, и дворцовые служанки делились с подругами, какие цветы вплетут в свои венки, мечтали, как будут пускать их вниз по молочной воде, и сплетничали о женихах. Бабы постарше делились мудростью, как заманить в свой дом сватов да какие травы в какой час лучше собирать, чтобы те самую большую силу имели. Волчата — уже не зелёные новобранцы, а воины царской дружины — тоже не отставали. То по-доброму подтрунивали над Беляном, который прямо на солнцеворот собирался посвататься к Медунице. То ругались, какие дрова лучше подходят для праздничного костра: берёзовые али еловые? То костерили распоясавшихся ворон, которые мало того что разворошили украшения царского терема, так ещё и все двери изгадили. Бажан видел в этом дурное предзнаменование, другие же уверяли его, что гадать на вороньем помёте — глупая затея…
Яромир старался избегать праздничных хлопот, но они его всё равно настигали. Сначала кто-то из бояр прислал Радосвету гостинец — кулёк пряников-солнышек, — и нужно было проверить, нет ли тут какого подвоха. Потом прибежал Неждан и поведал, что в дворцовом пруду завелась злобная мавка. Как бы кого не притопила в честь праздничка…
В конце концов Яромир не выдержал: оставил Неждана разбираться с мавкой, а сам сбежал туда, где потише. Ноги вынесли его к Молочной реке — на тот самый горбатый мостик, где они когда-то сидели с Огнеславой. Обычно там было безлюдно, но сегодня и тут не повезло. На мосту стояла девица. Ба! Да это же Радмила.
Яромир окликнул сестру прежде, чем вспомнил, что они вообще-то в ссоре. Он ускорил шаг, на всякий случай решив обойтись без объятий. Но с тайной надеждой подумал: а вдруг сегодня получится помириться? День-то весьма подходящий. Тем более что Радмила улыбнулась ему как ни в чём не бывало.
— Давненько не виделись, братец.
— Вот именно, что давненько. — Он всё-таки не сумел сдержать упрёка. — Пару раз справлялся о тебе, а ты всё в подземелье да в подземелье. Этак скоро забудешь, как белый свет выглядит. Вон какая бледная стала.
— Я выполняю царёв приказ, — насупилась Радмила.
— Знаю-знаю…
Этот приказ и стал причиной их ссоры. Ну и, конечно, проклятый Кощеевич!
Уж и пытали его, и голодом морили, а этот гад словно воды в рот набрал. Так и не признался, как ледяные статуи расколдовать. Сказал только: «Вот помру, тогда расколдуются». А как он помрёт, ежели он бессмертный? Про венец, что в царской сокровищнице хранится, — ни гугу. Из чего да как навьи зеркала делаются, тоже не ответил. А когда даже у самых рьяных дознавателей опустились руки, Радмила вдруг предложила: мол, дай я попробую.
Яромир был против, но Радосвет встал на её сторону:
— Что ж это ты, милый друг, сестру свою ни в грош не ставишь? На войне она была лучшей из нас, и, коли желает послужить народу своему и в мирное время, честь ей да хвала. В колдовстве она поболе нас с тобой вместе взятых разумеет, а Лютогор тоже колдун, каких поискать. Не сладили мы с ним ни по-хорошему, ни по-плохому. Так пускай она попробует потолковать по-своему, по-чародейски…
И Яромиру оставалось только смириться. Но за спиной у царя они с сестрой всё же поцапались, наговорили друг другу обидных слов и с тех пор виделись нечасто, хотя, казалось бы, в одном дворце жили.
Он потерял счёт времени: сколько уже Радмила пытается вывести Лютогора на чистую воду? Три-четыре луны? А может, уже и полгода минуло?
— Ну, и как дела? Скоро ли твой подопечный говорить начнёт? — Как Яромир ни старался, а слова едко цедились сквозь зубы, и Радмила помрачнела, припомнив обиду:
— Тебе же было неинтересно. Сам сказал: Радосвету, мол, докладывай, а я об этом навьем негодяе слышать ничего не хочу.
— Так я не о нём спрашиваю, а о твоих успехах. — Яромир вцепился в перила моста. Подобные разговоры давались ему непросто. Вот так однажды наговоришь сгоряча, потом расхлёбывай.
— Ты знаешь, ради чего я всё это делаю. — Радмила словно не слышала его. — Может быть, ты смирился с тем, что больше не увидишь мать и отца, но я — нет. Я не упрекаю: времени прошло много, и ты был ещё мал, когда это случилось. Может, и не помнишь их вовсе. Но я-то помню!
От этих слов Яромира бросило в жар:
— Как ты можешь такое говорить?! Конечно, я помню и мать, и отца. Если они вернутся, я буду счастлив. Но ты права, времени прошло много. Мы выросли и научились жить своим умом. И мой опыт подсказывает: то, что ты делаешь, опасно. Я не хочу потерять ещё и тебя, понимаешь?
— Ох, Мир… — Её глаза заблестели. — Ты мне раньше такого не говорил.
— Потому что дурак был, — буркнул Яромир. — Ты да
