И Ганс убежал.
Дети встали. Советник тоже. Он поздоровался с капитаном и попросил его сесть за их столик.
Капитан подал всем руку, а потом взмолился:
— Давайте не так торжественно, а то я не выдержу.
Тогда все снова сели. Капитан заказал себе грог с ромом и сказал:
— Столько детворы за столом — вот это по мне! Расскажите-ка что-нибудь про школу. Ведь прошло уже сорок лет с тех пор, как меня выгнали из гимназии. Хорошее было времечко.
Ребята силились вспомнить что-нибудь, что могло бы заинтересовать капитана, но им ничего не приходило в голову. Он выжидающе переводил взгляд с одного на другого, потом ударил себя по колену и воскликнул:
— Не могу поверить! Выходит, мы были из другого теста. У нас все откалывали такие номера, что только держись!
— Ах, вас вот что интересует! — воскликнул Густав.
— А ты думал, я хочу, чтобы вы мне декламировали «Колокол» Шиллера?
— У меня за неделю до каникул вышла такая история, умереть можно, начал Густав. — Сперва меня чуть было не выгнали, но потом все как-то уладилось… Так вот как было дело. Урок физики был в тот день после большой перемены. Мехнерт — есть у нас такой зубрила-отличник — побежал к директору и наябедничал на одного парня. Вовсе не на меня, кстати. Но я в классе что-то вроде высшей инстанции. Когда что-нибудь такое случается, мне нельзя сидеть сложа руки.
Но наш отличник Мехнерт, конечно, струсил и во время перемены куда-то смылся. Явился он только, когда мы все уже сидели в кабинете физики, вошел в класс вместе с Попрыгунчиком, то есть, я хочу сказать, с господином Каулем, учителем физики. Нам собирались показать что-то про электрические искры — не помню уж точно, что именно. Кауль возился с приборами, а потом велел дежурному задернуть черные занавески, чтобы мы лучше разглядели искры. «Старик, — шепнул мне тут Керте, мой сосед по парте, — это редкий случай. Представляешь, ты в темноте подкрадываешься к Мехнерту, даешь ему в ухо и, прежде чем Попрыгунчик, то есть господин Кауль, успеет зажечь свет, снова сидишь как ни в чем не бывало на своем месте».
Предложение показалось мне потрясающим. Такому гаду, как Мехнерт, полезно дать разок при всех. А из-за темноты будет неясно, кто ударил, получится, будто сама справедливость вершит свой суд. Представляете! Сверхъестественное явление на уроке физики — это нам здорово подвезло!
Густав обвел глазами сидевших за столом. Напряжение, судя по их лицам, нарастало.
— Так вот, — продолжил он. — Темно было, хоть глаз выколи. Попрыгунчик, то есть господин Кауль, сказал, что сейчас все начнется, и велел нам обратить внимание на искры. И пока все обращали внимание, я тихонько прокрался вперед и ударил что было силы. Ошибки быть не могло — Мехнерт с первого класса сидит в первом ряду на первой парте. Я так ему врезал, что чуть себе руку не сломал.
Капитан Шмаух хлопнул себя по коленке.
— Просто великолепно! Двинул ему разок и сел обратно на свое место как ни в чем не бывало.
Густав печально покачал головой:
— Нет, я не сел на место. От страха я стоял как вкопанный, не в силах пошевельнуться.
— От страха? — удивилась Клотильда. — Почему от страха?
— Оказалось, что Мехнерт лысый.
— Лысый? — переспросил Эмиль.
— Ну да, мой кулак скользнул по лысине, представляешь? Потому что это был вовсе не Мехнерт, а Попрыгунчик, то есть господин Кауль.
Даже официант, принесший капитану грог, не уходил, увлеченный рассказом.
— А получилось вот что… — продолжал Густав. — Кауль сел в темноте на парту рядом с Мехнертом. Он тоже хотел поглядеть на искры. Это можно понять. Учителю физики это, должно быть, очень интересно. Но не мог же я догадаться, что в темноте он сядет на место Мехнерта!
Капитан Шмаух смеялся так громко, что оркестра уже не было слышно, хотя играли как раз марш.
Клотильда даже побледнела.
— Ужасно! — шептала она. — Прямо мороз идет по колее.
Советник юстиции повернулся к рассказчику:
— Ну, а что было дальше? Густав почесал за ухом.
— В общем-то, все это мура, — сказал он. — Но все же чувствовал я себя не лучшим образом. Тут, конечно, сразу зажгли свет. Попрыгунчик сидел на месте Мехнерта и держался за лысину. Голова у него явно раскалывалась, и это было неудивительно. Я ведь бил не за страх, а за совесть. Класс застыл, будто громом пораженный. А электрические искры покорно сверкали, словно ничего и не произошло. Но никто не обращал на них никакого внимания.
«Кто это сделал?» — спросил Попрыгунчик, то есть господин Кауль, после долгого молчания.
«Я, — ответил я. — Простите меня, пожалуйста, господин учитель. Я ошибся».
«Да, ошибся, можешь в этом не сомневаться», — буркнул он и бросился посреди урока опрометью из кабинета. При этом он обеими руками обхватил голову, словно боялся, что она у него отвалится.
Густав помолчал, потом продолжил рассказ:
— Мне все стало вдруг как-то до лампочки. Ребята настолько обалдели, что никто не шелохнулся, а я кинулся на Мехнерта и стал его лупить. Я так его отделал, что он долго помнить будет, три дня потом в школу не ходил… Только я от него отвалил, как меня потащили к директору. Попрыгунчик сидел на диване и все прикладывал к голове смоченный в холодной воде платок. «Я только что узнал, — начал директор, — что ты, воспользовавшись темнотой, коварно напал на нашего старого, заслуженного преподавателя. Само собой разумеется, я выгоню тебя из школы, но все же я попрошу тебя объяснить нам причины твоего гнусного поведения».
Я просто зашелся от этих слов. Никто никогда мне не говорил, что я коварный. И меня прорвало. Я сказал им, что уж если кто коварный, так это их отличник Мехнерт. И удар по затылку тоже предназначался Мехнерту за то, что он во время большой перемены донес на своего товарища. И что они могут пойти в физический кабинет и полюбоваться останками своего любимчика. Если им такие типы больше по душе, чем я, то пусть… Ну, и так далее.
Капитан Шмаух глядел на разгневанного Густава с любовью.
— Ну, а потом что было?
— Потом произошло нечто, за что я до самой смерти буду благодарен господину Каулю.
— Что же он сделал? — спросил Эмиль.
— Он рассмеялся, — сказал Густав. — Он так расхохотался, что примочка упала у него с затылка!
Капитан Шмаух снова хлопнул себя по коленке. Потом он обернулся к официанту, который все еще стоял и слушал, и скомандовал:
— Еще один грог!
Глава седьмая
ЭСТРАДНЫЙ КОНЦЕРТ В КОРЛСБЮТТЕЛЕ
Оркестр играл туш. На сцену вышел шикарно одетый, пожалуй, далее чересчур расфранченный господин и от имени дирекции гостиницы приветствовал столь многочисленную публику. Он обещал, что все присутствующие прекрасно проведут вечер, и отпустил несколько шуточек, над которыми, кроме него, никто не смеялся. Это, видно, его разозлило, и он поспешно объявил первый номер: выступает Фердинанд Бадштюбнер, современный Карузо, с лютней.
Карузо-Бадштюбнер оказался толстым седовласым господином. Лютню он держал в руке, а на голове у него была студенческая фуражка. Перебирая струны, он пропел несколько песенок, в которых речь шла о студентах Гейдельберга, о любимой, о красивых хозяйских дочках, о вине и о пивных кружках. Голос у него был не первой свежести. Кончив, он помахал фуражкой. И занавес упал.
— В те годы, я вижу, времени на учебу совсем не оставалось, да? спросил Профессор своего отца.
— В песнях есть преувеличение, — объяснил советник. — Если бы мы не учились, мы бы ничего не знали.
У Клотильды тоже возник вопрос:
— Почему этот пожилой господин, который только что пел, все еще студент? А если он студент, то почему не учится, а поет нам под лютню песни?
Все переглянулись. Наконец бабушка ответила:
— Он, наверное, заочник.
— А, тогда другое дело, — сказала Клотильда.
Все засмеялись, но она так и не поняла, почему.
— Я получу аттестат и не буду дальше учиться, — сказал Густав. — Я буду либо автогонщиком, либо летчиком. — Обернувшись к Эмилю, он спросил: — А ты?
Эмиль на мгновение закрыл глаза. Он подумал о старшине и о том разговоре, который у них был на этот счет.
— Нет, — ответил он. — Я тоже не буду дальше учиться. Я хочу как можно скорее начать зарабатывать деньги и стать самостоятельным.
Бабушка искоса посмотрела на него, но ничего не сказала.
Следующим номером программы был акробатический танец. Артистка с такой быстротой вертелась вокруг собственной оси, что казалось, глаза у нее где-то на спине, а затылок на лице.
Капитан так громко хлопал своими гигантскими ладонями, что можно было подумать, лопаются надутые воздухом кульки. Наклонившись к Клотильде, он спросил ее:
— А вы умеете танцевать, как она?
Но он явно обратился не по адресу.
— Я бы постеснялась так изгиляться перед чужими людьми, — ответила Клотильда с достоинством.
