Вареньку Энгельгардт (одну из племянниц, будущую княгиню Голицыну) Потемкин, судя по всему, любил по-настоящему. Одна из многочисленных любовных записок светлейшего: «Варенька, если я тебя бесконечно люблю, если моя душа ничего не хочет знать, кроме тебя, то умеешь ли ты, по крайней мере, ценить это? Могу ли я тебе верить, когда ты обещаешь вечно любить меня. О, как я тебя люблю, моя душа! Я никого так никогда не любил! Не удивляйся, если ты видишь меня иногда печальным: это совершенно невольные душевные настроения, и я прекрасно понимаю, что у меня нет никаких оснований быть грустным, но я не могу владеть собой. Прощай, мое обожаемое существо. Целую тебя всю».
Князь тревожился не зря: «обожаемое существо» было девочкой практичной и расчетливой. Немало воспользовавшись дядюшкиной щедростью, Варенька завела амор с будущим мужем князем Голицыным, а для разрыва с Потемкиным использовала хитрую тактику: притворилась, будто бросает любовника оттого, что его постоянные измены ей надоели. К слову, измены эти существовали не в ее воображении, а в реальности, так что крыть было нечем – карманы халатов Потемкина были набиты любовными записочками вовсе не от Вареньки...
Примерно так же вели себя и остальные осчастливленные племянницы – урвав немалую толику материальных благ, покидали князя. В полном соответствии с традициями эпохи. Сам Потемкин тоже не особенно стеснялся. Сохранились воспоминания, как однажды при большом стечении светского народа генерал Долгорукий, муж красавицы Екатерины, попытался было пенять Потемкину за связь со своей женой: судя по всему, чисто из приличия, чтобы проявить норов и не считаться «тряпкой». Потемкин – великан ростом, не обиженный силушкой – схватил его за орденские ленты, рывком вздернул в воздух и рявкнул:
– Несчастный, это я дал тебе и другим эти ленты, которых ты еще не заслужил! Все вы пешки, и я имею право делать все, что я хочу, с вами и со всем тем, что вам принадлежит.
Была в этом изрядная доля правды: слишком много народу откровенным образом выпрашивало у всемогущего князя чины и отличия, чуть ли не в ногах ползая. Точно, пешки. Потому что сохранилось немало свидетельств о том, как люди с чувством собственного достоинства отнюдь не лебезили с князем: мужчины давали словесный отпор, а одна из светских красавиц, когда Потемкин приобнял ее на людях, моментально закатила князю такую оплеуху, что звон пошел... Князь в таких случаях откровенно злился, но никогда не мстил.
Валить и подсиживать его пытались по-разному. Сейчас об этом мало кому известно, но буквально в последнее время дотошные исследователи раскопали любопытные факты. Выяснилось ненароком, что радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву» – это еще и заказной памфлет, направленный против Потемкина...
Давайте по порядку. Господин Радищев, начнем с принципиальнейшего уточнения, крепостнические порядки поругивал исключительно абстрактно, взявшись за перо. Между тем сам он был владельцем аж трех тысяч крепостных «душ», которых никогда не проявлял поползновений освободить согласно собственным литературным идеям – идеи идеями, а с тремя тысячами рабов живется сытно и доходно. Не подлежит сомнению: если бы крестьяне Радищева, прочитав его книгу, попытались осуществить то самое «естественное право» на бунт и смертоубийство, Радищев не возрыдал бы от умиления, а моментально вызвал бы воинскую команду против подлых бунтовщиков. Обычно так и случается с абстрактными идеалистами, которые в частной жизни со смаком пользуются теми благами и привилегиями, против которых выступают публично...
Радищев был не затворник-мыслитель, а занимал довольно высокий по тем времена пост начальника Петербургской таможни. Таможни с момента своего появления на свет были для тех, кто там служил, невероятно хлебным местечком. Сам Радищев, правда, по свидетельствам современников, на лапу не брал – но, как это частенько случается с идеалистами, не обращал внимания на проделки подчиненных. А потому среди петербургского купечества в ту пору говорилось открыто – раньше, до Радищева, достаточно было подмазывать одного-единственного начальника таможни, а теперь приходится «отстегивать» дюжине подчиненных. Лучше бы уж один брал, обошлось бы гораздо дешевле...
Ну, в прямым начальником Радищева по означенному ведомству был граф Воронцов (как уже поминалось, брат знаменитой княгини Дашковой). Человек опять-таки «сложный и неоднозначный»: Потемкина он открытым текстом порицал за казнокрадство и роскошный образ жизни, но именно при Воронцове в ходе очередной бухгалтерской проверки на петербургской таможне неведомо откуда оказалось полтора миллиона неучтенных денег. Радищев, по его показаниям на следствии, обнаружив эти денежки, передал их Воронцову. После чего полтора миллиона куда-то загадочным образом испарились. Едва генерал-прокурор Сената Вяземский официальным образом поинтересовался, где полтора миллиона, воронцов моментально ушел в «бессрочный отпуск». Дело замяли, и деньги так никогда и не обнаружились. Ну, это было сугубо наследственное: отец Воронцова получил от окружающих кличку «Роман – большой карман», и дошло до того, что однажды Екатерина в день ангела этого самого Романа сделала ему подарок с намеком: расшитый бисером Кошелев длиной не менее аршина... Все вокруг смеялись, а Воронцову хоть бы хны...
Так вот, вокруг Воронцова, как это обычно бывает, сколотилась целая «партия», в которую входил и Радищев, пользовавшийся доверием и покровительством начальника и по его протекции только что получивший орден св. Владимира. Одна из глав «Путешествия» под названием «Спасская Полесть» – неприкрытый выпад против Потемкина, весьма прозрачно изображенного в виде некоего военачальника, погрязшего в роскоши и взяточничестве...
Радищев, кстати, чтобы издать свою книгу частным и тайным образом, провернул интересную операцию. Несколько хорошо знакомых ему по издательских делам наборщиков, корректоров и печатников он, изображая бескорыстного благодетеля, устроил к себе в таможню досмотрщиками судов, приходящих в порт. Естественно, все они моментально начали грести взятки с владельцев грузов. Радищев знал, да помалкивал. А потом открытым текстом потребовал ответной услуги. И все эти издательских дел мастера в глубокой тайне подготовили и напечатали 600 экземпляров книги. Не посмели ни отказаться, ни донести куда следует о крамольной книжке – моментально всплыли бы их собственные грешки...
Потемкина в персонаже книги узнали моментально. С. Н. Глинка вспоминал: «В сильной вылазке против князя Григория Александровича ор (Радищев – А. Б.) представил его каким-то восточным сатрапом, роскошествующим в великолепной землянке под стенами крепости».
Самого Потемкина этот явный «пашквиль» абсолютно не задел. Он-то как зраз уговаривал Екатерину оставить книгу без последствий: «Я прочитал присланную мне книгу. Не сержусь. Рушением очаковских стен отвечаю сочинителю. Кажется, матушка, он и на вас возводит какой-то поклеп. Верно и вы не понегодуете. Ваши деяния – ваш щит».
Вполне невозможно, Потемкин бегло пробежал только отведенные ему самому страницы и не обратил внимания на пропаганду «естественного самосуда» – а вот Екатерина моментально поняла, к чему такие теории могут привести... Оскорблена она была еще и на неблагодарность Радищева: «Грех ему! Что я ему сделала? Я занималась его воспитанием, я хотела сделать из него человека полезного Отечеству».
Это была чистая правда: в свое время именно Екатерина, прослышав о подающем большие надежды юноше по имени Саша Радищев, оплатила его обучение в Лейпцигском университете...
Между прочим, на следствии против Радищева интересовались не только литературой и идеологией, но и вещами гораздо более приземленными – состоянием дел на Петербургской таможне. Той самой, где в шкафу или под столом валялись неучтенными полтора миллиона неизвестно куда исчезнувших потом рублей. Но Воронцов, смывшись в свой бессрочный отпуск, увез в имение чуть ли не всю финансовую документацию таможни (в те времена высокопоставленные лица проделывали подобные фокусы запросто), а там бумаги опять-таки неведомо куда пропали, и следствие в этом направлении не смогло продвинуться ни на шаг...
