И в этом, не предназначенном для посторонних глаз документе, не мало правды...
Екатерина и в самом деле не была ни мстительной, ни злопамятной. Никак нельзя сказать, что ее царствование было основано на страхе – а ведь «творческие методы» Петра I заключались в откровенном принуждении и страхе. Жестокость и упрямство порой выглядели откровенной патологией, выхлестывавшей за все мыслимые пределы.
Даже относительно благодушные времена Елизаветы, не идущие ни в какое сравнение с правлением ее отца, порой отличались откровенным зверством, произволом. При ней резали языки женщинам на эшафоте и, что немыслимо в царствование Екатерины, при осуждении «государственного преступника» разоряли до нитки его семейство. Дошло до того, что Елизавета однажды засадила в тюрьму свою горничную-француженку, за то, что та в простоте душевной разболтала фасон платья императрицы – а Елизавета хотела сделать окружающим сюрприз.
При Екатерине – ничего похожего. Никакого самодурства и произвола. Даже сподвижники свергнутого Петра, хотя и были удалены от двора, но получили немалые должности: Волков – губернатор Оренбурга, Мельгунов – губернатор Новороссии. В предыдущее царствование куча народу, виновная лишь в том, что были близки к низложенному, стопроцентно оказались бы кто в Сибири, кто на Камчатке. Кто-то из офицеров, сопротивлявшихся в день переворота выводу войск, отсидел в крепости пару месяцев – и все.
Генерала Румянцева, которого Екатерина считала сторонником Петра, она заменила Паниным. Обиженный румянцев подал заявление прошение об уходе с военной службы вообще. Екатерина убедила его остаться, назначила губернатором Малороссии, во время русско-турецкой войны назначила командующим армией, а позже за звонкие победы произвела в фельдмаршалы.
Австрийский принц де Линь, сравнивая Екатерину и Людовика IV, отмечал, что король внушал страх, а Екатерина – расположение. Английский дипломат Гарлей писал в Лондон: «Надо признать, русская императрица понимает вернейший способ управлять гораздо лучше своими подданными, чем можно было ожидать от иностранной принцессы. Она так близко знакома с их духом и характером, и так хорошо употребляет эти сведения, что для большей части народа счастие его кажется зависящим от продолжительности ее царствования». Что примечательно, Гарлей относился к Екатерине отнюдь не восторженно и не благосклонно, наоборот...
В управлении императрица придерживалась простого принципа: хвалить во всеуслышание, а ругать тихо. Примеров множество. В том числе воспоминания Державина: «Часто случалось, что рассердится и выгонит от себя Державина (Державин был ее секретарем – À. Á.), а он надуется, даст себе слово быть осторожным и ничего с нею не говорить; но на другой день, когда он войдет, то она тотчас приметит, что он сердит; зачнет спрашивать о жене, о домашнем его быту, не хочет ли он пить и тому подобное ласковое и милостивое, так что позабудет всю свою досаду и сделается по-прежнему чистосердечным».
На официальном обеде Екатерина резко читает нотацию иностранному послу. Тогдашний ее секретарь, Храповицкий, довольно громко говорит вполголоса соседу: «Зря матушка расходилась». Когда обед закончился, Екатерина отвела Храповицкого в сторону и резко выговорила за «дерзость». Бедолага ожидал уже ссылки в Сибирь, тем более что назавтра Екатерина его вызвала и вновь попрекала... а потом протянула усыпанную бриллиантами табакерку и сказала:
– Возьмите на память. Я женщина пылкая, часто увлекаюсь. Если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечаний, но раскройте табакерку и понюхайте; я сейчас пойму и удержусь от того, чтобы вам не нравиться».
Молодой камер-юнкер Чичагов опоздал на службу. Екатерина в присутствии придворных начинает... расточать всяческие похвалы его отцу, упирая на то, что тот «прослужил пятьдесят лет и всегда бывал в срок на любом посту». Окружающие, не посвященные в суть дела, полагают, что императрица из благодушия оказывает особенную благосклонность юноше – но он, как позже признавался в своих мемуарах, прекрасно понял, что его ругают и не знал, куда деваться от стыда...
Кстати, Екатерина «зарубила» все пышные проекты торжеств по поводу двадцатилетия ее царствования – а пятьдесят тысяч рублей, собранных купцами на ее прижизненный памятник, приказала пустить на помощь неимущим.
Ее ругали за расточительность – в первую очередь за то, что тысячами раздавала крестьян фаворитам, а деньги – даже миллионами. Но крестьяне-то эти оставались в России, да и деньги главным образом тоже, не считая того, что знатные путешественники промотали за границей (но это уде от Екатерины не зависело и наблюдалось во все века). К тому же на эти деньги сплошь и рядом строились те великолепные усадьбы, которые нам сегодня известны как музеи, национальное достояние страны.
При Екатерине вообще много строили: не только в Петербурге, но и в Казане, Нижнем Новгороде, Тамбове, Орле, Туле. В Москве трудились два выдающихся архитектора: Баженов и Казаков.
Немало было сделано для промышленности и торговли – причем, в отличие от Петра, рассчитывавшего опять-таки на принуждение, Екатерина в указе 1767 г. излагала совсем другую точку зрения: «Никаких дел, касающихся до торговли и фабрик, не можно завести принуждением, а дешевизна родится только от великого числа продавцов и от вольного умножения товаров». То есть речь идет о свободе предпринимательства.
Об успехах в просвещении и заботе о создании полноправного «третьего сословия» я уже говорил. Необходимо еще добавить, что время Екатерины – это время бурного расцвета живописи и литературы, исторической науки, журналистики, ваяния, монументальной скульптуры, театра и музыки.
На счету Екатерины нет ни одной проигранной войны – только победоносные. Которые к тому же позволили присоединить к России Причерноморье с Крымом и полностью покончить с татарскими набегами (а ведь последний состоялся уже при Екатерине, в 1769 г.)
И наконец, в случае Екатерины мы имеем дело с натуральной и неподдельной трагедией. Трагедией человека, поначалу из лучших побуждений действительно всерьез пытавшегося ввести решительные перемены, но очень быстро понявшего, что для них еще не время. «Отменить» крепостничество простым указом в те времена было попросту нереально – как нереально сего дня любым, самым грозным президентским указом в двадцать четыре часа «запретить» коррупцию и бюрократию...
Не подлежит сомнению, что Екатерина искренне хотела прогресса, просвещения и определенных свобод – но напоролась на ту самую глыбу, что именуется «общественным сознанием».
С этой глыбищей справиться невозможно, пока она помаленьку не уйдет под землю сама по себе. Примеров достаточно. Еще раз напоминаю: даже лучшие умы. Самые просвещенные люди были детьми своего времени, и не более того. Великий наш поэт Державин хладнокровно приказывал сечь своих скотниц, дерзнувших попросить у него выходной. Ученый Болотов сек и сажал на цепь не только воров, но и пьяниц, искреннее считая, что поступает так ради их же блага. В чем с ним был полностью солидарен генералиссимус Суворов – и сек пьяниц (из своих крестьян), и в колодки сажал, и головы брил, и в цепях под замком держал.
Свободы и реформы должны вызреть. В те же самые екатерининские времена в Англии католическое меньшинство подвергалось неслыханной дискриминации, абсолютно не сочетавшейся с теми самыми «старинными вольностями»: английский гражданин, имевший неосторожность придерживаться католичества, не только права избирать (и выдвигаться депутатом) был лишен, но и не считался полноправным свидетелем в суде. И даже отлучиться от места своего постоянного жительства далее чем на двадцать миль не мог без специального разрешения местного судьи.
Можно напомнить, что отцы-основатели Соединенных Штатов Америки – люди достойные во всех отношениях – поголовно были рабовладельцами. И лишь шестьдесят с лишним лет спустя после провозглашения государства общественное сознание дозрело до мысли, что рабство следует отменить вообще. И прошло еще несколько десятков лет, прежде чем женщины (белые!) получили равные права с мужчинами (право голоса, равной оплаты за равный труд и т. д.).
