Одиннадцать белых фигур стояли у его ложа, глядели в сиянии фонаря на него сверху вниз — одиннадцать белых фигур с белыми лицами и белыми руками.
— Кто вы? — в страхе спросил мальчишка.
— То, чем и ты скоро станешь, — ответил один из призраков.
— Но мы тебе ничего не сделаем, — добавил второй. — Мы здесь мукомолы.
— Вас одиннадцать?
— Ты двенадцатый. Как тебя зовут-то?
— Крабат. А тебя?
— Я Тонда, старший подмастерье. Это Михал, это Мертен, это Юро… — Тонда назвал по очереди их имена, затем заметил, что на сегодня достаточно. — Спи дальше, Крабат, тебе могут ещё понадобиться силы на этой мельнице.
Парни залезли на свои нары, последний задул фонарь — спокойной ночи, — и тут же они захрапели.
* * *
За завтраком мукомолы собрались в людской. Они сидели, все двенадцать, за длинным деревянным столом; была жирная овсянка, подмастерья ели по четверо из одной миски. Крабат был голоден, он уплетал кашу за обе щеки. Если обед и ужин будут в том же духе, то почему бы не жить на мельнице.
Тонда, старший подмастерье, был статным парнем с густыми, седыми волосами, хотя, казалось, ему не было ещё тридцати, если судить по лицу. Огромная серьёзность исходила от Тонды, точнее — от его глаз. Крабата с первого дня охватило доверие к нему; его невозмутимость и дружелюбная манера, с которой он держался, привлекли к нему Крабата.
— Я надеюсь, мы сегодня ночью не слишком тебя напугали, — Тонда повернулся к парнишке.
— Не чересчур, — сказал Крабат.
Когда он рассмотрел призраков при свете дня, они оказались такими же парнями, как тысячи других. Все одиннадцать разговаривали по-сорбски и были на несколько лет старше Крабата. Поглядывали они на него не без сострадания, так ему казалось. Это его удивило, но всерьёз раздумывать над этим он не стал.
Что заставило его задуматься, так это наряд, который он нашёл на краю нар: вещи, хоть и поношенные, сидели на нём так, будто на него были сшиты. Он спросил парней, откуда у них эта одежда и чья она была раньше, но едва он задал вопрос, как подмастерья опустили ложки и печально на него посмотрели.
— Я сказал что-то глупое? — спросил Крабат.
— Нет, нет, — сказал Тонда. — Вещи… Они от твоего предшественника.
— И? — уточнил Крабат. — Почему он больше не здесь? Он отучился?
— Да, тот — отучился, — сказал Тонда.
В этот миг дверь распахнулась. Вошёл Мастер, он был в ярости, мукомолы втянули головы в плечи.
— Не болтать мне тут! — накинулся он на них и, направив взгляд своего единственного глаза на Крабата, грубо добавил. — Кто много спрашивает, тот сильно ошибается — повтори это.
Крабат пролепетал:
— Кто много спрашивает, тот сильно ошибается…
— Заруби это себе на носу!
Мастер покинул людскую — бац! Дверь захлопнулась за ним.
Парни снова вовсю заработали ложками, но Крабат неожиданно почувствовал, что сыт. Он потерянно уставился на стол, никто не обращал на него внимания.
Или всё же?
Когда он поднял глаза, на него посмотрел Тонда и кивнул ему — хотя едва заметно, но парнишка был благодарен за это. Хорошо, что у него есть друг на этой мельнице — он это почувствовал.
* * *
После завтрака мукомолы отправились работать, Крабат покинул людскую вместе с остальными. В сенях стоял Мастер, он махнул мальчишке рукой, сказал: «Пошли!» Крабат последовал за мельником наружу. Светило солнце, было безветренно и холодно, на деревьях лежал иней.
Мастер повёл его за мельницу: там была дверь в задней стене дома, её Мастер и открыл. Они вместе вошли в камеру для муки — низкое помещение с двумя крошечными окошками, залепленными мучной пылью.
Мучная пыль также на полу, на стенах и — в толщину пальца — на дубовой балке, что протянулась под потолком.
— Вымести! — сказал Мастер. Он указал на метлу около двери, затем предоставил парнишку самому себе и ушёл.
Крабат приступил к работе. После нескольких взмахов метлы его окутало густым облаком, облаком мучной пыли.
«Так не пойдёт, — сообразил он. — Когда я дойду до задней стенки, у дверей снова всё осядет. Я открою окно…»
Окна были заколочены гвоздями снаружи, дверь — заперта. Он мог трясти её, стучать кулаками сколько угодно — это не помогало, он был в плену здесь.
Крабат вспотел. От мучной пыли у него склеились волосы и ресницы, щекотало в носу, першило в горле. Это было как дурной сон, которому нет конца: мучная пыль и снова мучная пыль густыми клубами, как туман, как снежная пурга.
Крабат тяжело дышал, он тыкался лбом в потолочную балку, у него кружилась голова. Не бросить ли ему это?
Но что скажет Мастер, если он сейчас просто отложит метлу? Крабат не хотел так запросто с ним расстаться, не в последнюю очередь потому, что боялся лишиться сытной еды. Поэтому он заставил себя мести дальше: вперёд — назад, назад — вперёд, не прекращая, час за часом.
В конце концов, когда минула целая вечность, кто-то пришёл и распахнул дверь — Тонда.
— Выходи! — крикнул он. — Обед!
Мальчишке не надо было повторять дважды, он, пошатываясь, вышел на воздух, тяжело отдышался. Старший подмастерье кинул взгляд на камеру для муки, затем объяснил, поведя плечами:
— Всё в порядке, Крабат, никому вначале не приходится лучше.
Он пробормотал несколько непонятных слов, что-то написал рукой в воздухе. Тут пыль в камере поднялась, будто из всех швов и щелей задул ветер. Белая струйка, словно дым, вынеслась за дверь — над головой Крабата, прочь, к лесу.
Камера была чисто выметена. Она сверкала — без единой пылинки. Парнишка распахнул глаза от изумления.
— Как это делается? —
