— Успокаивает нервы, — с этими словами Ван Хорн предложил Уиллу стаканчик бренди.
Уилл взял его дрожащей рукой и выпил залпом.
— Почти приехали, — сказал Ван Хорн, положив руку ему на плечо, а затем перевел взгляд на Дориана. — Чистая работа, сэр. Вы очень полезный человек.
Окна закрыли, а ружья убрали, после чего джентльмены вновь зажгли сигары и разлили бренди. Поезд карабкался все выше, и ход его становился резче; на неровных отрезках пути он скрежетал на каждом повороте. Несмотря на две жаркие печки, в вагоне становилось прохладно. Глядя на покрытые лесом гранитные глыбы за окном поезда, Уилл думал, что, возможно, поступил опрометчиво, не оставшись на станции Прощальная.
Прошло еще с полчаса, затем паровоз издал оглушительный свист и поезд начал замедлять ход.
— Ну что, господа, готовы ли вы войти в историю?
Уилл надеялся, что Ван Хорн скажет ему, где найти отца, но потом решил, что магнат, скорее всего, уже забыл о его существовании. Когда поезд остановился, он пропустил всех вперед и остался в вагоне один.
— Пора выходить, — сказал проводник, окинув его недобрым взглядом.
Уилл спустился на гравий — платформы не было. Хотя солнце светило вовсю, было очень холодно и по обе стороны от насыпи лежал глубокий снег. В воздухе стоял запах хвои. Уилл глубоко вздохнул и пошел вслед за остальными. Слева от путей узкая полоска земли, поросшей редкими деревцами, оканчивалась обрывом. Из пропасти доносился шум полноводной реки. Впереди, справа от путей, виднелась расчищенная площадка, на которой находился лагерь рабочих. Из труб на крышах времянок поднимался дым. Мужчины бродили снаружи. Уилл понял, что стоило, наверное, пойти и спросить кого-нибудь, но постеснялся. Представители компании направились вдоль путей к собравшимся в толпу людям. Фотограф Визерс замыкал шествие, вместе с ассистентом таща тяжелое оборудование.
— Уильям?
По направлению к Уиллу шел человек — не один из тех, кто был в поезде, а рабочий в кепке. Его лицо загорело и обветрилось, а сам он похудел и уже не был в точности таким же, каким Уилл запомнил его три долгих года назад, но стоило ему лишь улыбнуться своей кривоватой улыбкой, сын сразу узнал отца.
— Уилл! — воскликнул тот. — Мистер Ван Хорн сказал, что ты приехал в вагоне компании!
— Он пригласил меня!
Джеймс Эверетт покачал головой.
— Вот это да!
— На крышу прыгнул снежный человек!
— Ничего удивительного! Где мама?
— Ждет на Прощальной.
— Но она знает, что ты поехал?
— Я попросил ей передать.
Отец выпустил его из объятий и внимательно взглянул на сына.
— Ты так вырос, скоро меня перерастешь. Совсем взрослый!
Уилл улыбнулся, подумав о том, как он стал похож на отца — и сложением, хоть он пока и был гораздо тоньше, и немного кривоватой улыбкой. Рыжие волосы пошли в маму, а большие руки оставались еще одной папиной чертой в сыне. Отцовский облик напоминал ему деревья, которые он видел из окна поезда по пути из Виннипега, выросшие в плохих условиях и ставшие сильными и выносливыми.
— Я тебе что-то привез, — осторожно сказал Уилл. Он опасался, что отцу может не понравиться его подарок. Вдруг тот решит, что это ребячество? Он полез в карман, но в этот момент раздался звон колокола.
— Покажешь после церемонии? — спросил Джеймс. — Начнется через минуту. Тебе будет интересно — они хотят забить последний костыль.
«Последний костыль». Эту фразу Уилл множество раз видел в газетах и в отцовских письмах — она звучала властно и висела в воздухе, как эхо после раскатов грома.
Уилл оставил альбом с набросками в кармане, и отец повел его к тому месту, где уже собирался народ. Уиллу было приятно чувствовать вес папиной руки на своем плече. Поодаль от первого лагеря находился второй. В нем не было деревянных домиков, только палатки и навесы, под которыми китайцы пили чай и паковали свои вещмешки.
— Разве они не идут на церемонию? — спросил Уилл.
— Нет, — ответил отец спокойно. — Они не питают никаких чувств к железной дороге, и я их за это не осуждаю. Их бросали на самые опасные работы, и многие их соотечественники погибли.
Вдруг Уилл увидел нечто, заставившее его замереть на месте. На высоком колу была голова. Ее облепили мухи, и на какой-то миг Уилл подумал, что это голова человека, пока не увидел облезлые, выгоревшие на солнце куски меха.
— Сасквоч?
Джеймс Эверетт кивнул.
— Этот пришел ночью, убил одного из китайских подрывников и попытался утащить его.
— Зачем тут повесили его голову?
— Некоторые считают, что это их отпугивает, но это не так. С тех пор мы стали их истреблять.
Уилл так много раз перечитывал письма отца, что знал их почти наизусть. В прошлом году, когда первые бригады пришли в горы, местные жители предупредили их о сасквочах, «людях-палках». Многие рабочие думали, что это лишь суеверия, но все оказалось реальностью. Сначала приходили только их дети, которые таскали еду из столовых палаток или играли с инструментами рабочих, как забавные обезьянки, но потом появились взрослые и стало не до смеха.
— Пошли, — сказал отец.
Они приблизились к толпе. Папа подтолкнул Уилла вперед, поближе к месту действия. Никто не возражал: казалось, Джеймс Эверетт со всеми держался дружелюбно, для всех находил хорошие слова. Со всех сторон раздавалось:
«Это ваш парнишка?», «Как похож!», «Пусть встанет ближе, чтобы лучше видеть». Очень скоро Уилл оказался позади официальных лиц, с которыми приехал. Самым высоким был мистер Смит в своем цилиндре. Уилл разглядел и Ван Хорна, который беседовал с человеком с окладистой бородой. Все они были в шерстяных пальто, плотно обтягивавших их солидные животы.
По обе стороны путей стояли рабочие в таких же спецовках, как отец Уилла, кто-то курил. Все выглядели так, словно им бы не помешала горячая ванна и хорошая еда.
— Господа, мы готовы? — спросил Визерс, склонившись над камерой.
Уилл увидел, как Ван Хорн выступил вперед.
— Эта великая дорога, — громогласно начал магнат, — свяжет наш новый доминион от моря до моря. Вы все много трудились, приближая этот момент, и у вас есть все основания гордиться, ведь ни у кого в жизни не будет другой такой работы, как эта, и вы навсегда войдете в историю!
Уилл радовался вместе со всеми.
— И наконец, чтобы завершить это великое дело, президент Канадской тихоокеанской железной дороги мистер Дональд Смит забьет последний костыль!
Под еще один одобрительный возглас толпы мистер Смит вышел вперед, держа в руках серебряную кувалду. К нему подошел служащий железной дороги с обитым бархатом изящным прямоугольным ящичком.
Уиллу показалось, что каждый стоящий в этой толпе приблизился еще на шаг и над толпой, как ветер с гор, пронеслось довольное гудение. Уилл встал на цыпочки и увидел, как Смит достал из ящичка пятнадцатисантиметровый костыль, блеснувший золотом. По одной его стороне были пущены бриллианты, складывавшиеся в название, разглядеть которое никак не получалось.
— Я слышал, этот костыль обошелся более чем в двести тысяч долларов, — прошептал кто-то позади Уилла. — Работай я хоть десять жизней, не накопил бы и половины.
Уилл обернулся и увидел мужчину примерно возраста его отца, с соломенного цвета волосами и бородой с проседью. У него были голубые глаза с морозцем, а нос выглядел так, словно его не раз ломали.
— Если вы спросите меня, так я считаю — преступление тратить столько на костыль, учитывая, что мы целых два месяца вкалывали без оплаты. Держу пари, сам-то Ван Хорн не остался без денег.
Мужчина поднял брови и с вызовом посмотрел на Уилла, тот отвернулся.
— Ван Хорн все-таки пришел к нам на выручку, Броган, — мягко сказал его отец. — Он сдержал слово.
— Скажем, своего он тоже не упустил, — заключил Броган и втянул носом воздух.
Визерс, стоя за огромной камерой, обратился к президенту железной дороги:
— Мистер Смит, дайте знак, когда будете готовы.
Дональд Смит поставил костыль поверх последней стальной пластины и взял молоток.
