И тут пятна исчезли. И лапа исчезла. Терпение, запечатленное Тюрингом, было очень четким и ясным – и абсолютно пустым. Фотография окружила их, впуская в себя, открывая перед ними свои линии и формы. Сентябрь бросилась к павильону, но ни от лапы, ни от юной феи, спешившей эту лапу укусить, ничего не осталось. Место это, столь внезапно покинутое, медленно расширялось, и легкий ветерок продувал его со всех сторон. От газонов, и поганочных кругов, и узловатых кривых дворцов не осталось ничего, кроме мусора, бесполезного барахла, брошенного где попало – как если бы целый город вывернул наизнанку свои карманы.
– И это все? – вскрикнула Сентябрь. – Куда же все подевалось?
– Мы все зависим от прихоти тех, кто за нами наблюдает, – ласково сказал Тюгерротип. – Никогда не знаешь, почему представителям вашего мира приходит в голову сделать тот или иной снимок. Почему они фотографируют именно это, а не что-то другое? Люди сами выбирают объекты наблюдения, и что они видят, то, в конечном итоге, и есть. Только это и ничего другого.
Одиннадцать пятен снова хором взвыли. Суббота вздрогнул всем телом. Сентябрь мотнула головой, сжала кулаки и опять разжала.
– Не знаю, что теперь делать, – беспомощно сказала она. – Я была так уверена, что я права, уверена, что здесь мы найдем ответ…
Она прижала ладонь к щеке. Кожа была горячая – и почему-то кислая, если только кислоту можно узнать на ощупь. Она убрала руку. Вся ладонь была в черной краске, как будто в пузырящихся чернилах. Но это была не краска – это чернела и пузырилась ее собственная ладонь, исчезая на глазах, превращаясь в черную сгоревшую пустоту. Она посмотрела на Субботу – вместо груди у него тоже была пустота, темный синяк. И хвост Аэла покрылся черными дырами.
Полоски Тюринга огорченно зашевелились.
– Я же говорил. Я говорил, что для вас это опасно. Говорил, что не поручусь за вашу безопасность. Я очень ясно это сказал! Вам нельзя оставаться в Стране так долго – вы не должны задерживаться больше чем на секунду, полсекунды, четверть четверти секунды! Я думаю… я думаю, что вас передержали!
Сентябрь почувствовала, как кто-то – или что-то – дернул ее за рукав, но ум ее был слишком занят, пытаясь выправиться, нащупать верный путь, по-новому увидеть всю картину целиком.
– То, что случилось с феями, – прошептала она, – случилось здесь. И мы видели, как это было: вот они здесь, миг – и их нет. Алфавитарий говорил, что эльфы и феи прибывали на Луну тысячами – и это наверняка произошло именно здесь. В Терпении. – Снова дерг за рукав. – А если это произошло здесь, то никто не знал, где лапа, потому что не осталось никого, кто мог бы это знать.
Сентябрь в раздражении выдернула рукав и посмотрела вниз.
Прямо в свои собственные глаза.
Глава XVII
Опять Сентябрь
в которой две Сентябрь и два виверна обнаруживают два возможных пути вперед
Сентябрь смотрела на себя снизу вверх.
Сентябрь смотрела на себя сверху вниз.
Только это была не она, не совсем она. Маленькой, плоской Сентябрь с серебристым лицом, что тянула ее за рукав, было ровно пять лет, на ней было пышное платье с кружевной юбочкой, которое она хорошо помнила. Там еще под поясом была прореха. Раньше оно принадлежало ее старшей кузине. Это было пасхальное платье, желтое, по-весеннему солнечное. А пояс был ярко-зеленым. Она запомнила это, потому что края прорехи царапали кожу, когда ей приходилось сидеть смирно между папой и мамой, позируя фотографу на Рождество. Теперь же это платье, черно-белое, как на снимке, что до сих пор стоял на каминной доске у них дома, было надето на такую же черно-белую девочку, которая смотрела на нее выжидающе.
– Привет! – сказала маленькая Сентябрь.
Большая Сентябрь не знала, что ответить.
– Ну, разве мы не похожи? – спросила ее младшая копия. – Я видела, как ты бежишь, – очень быстро! Если не притормозишь, упадешь!
Аэл смотрел на дитя с умилением.
– Откуда ты взялась? – спросил он. – О, на тебе обе туфельки. Вот молодец!
Маленькая Сентябрь махнула рукой назад через плечо – сквозь несколько просвечивающих слоев фотографий, будто сквозь стекло, Сентябрь увидела своих родителей. Рука отца обнимает мать, рука матери вытянута, чтобы коснуться волос дочери, как на той фотографии дома в бронзовой рамке на камине. Она хотела пойти к ним, побежать к ним, рассказать им обо всем, что случилось, показать им свои шелка, чтобы… чтобы они увидели ее, увидели ее настоящей, какой она бывает в Волшебной Стране. Не школьницей, а Профессиональным Революционером с молотком на ремне и планами в кармане.
– Поиграй со мной! – заныло дитя. – Пойдем в мою комнату и будем играть в грабителей. Я очень хорошо умею грабить.
На это Сентябрь только слабо улыбнулась. Чувствовала она себя совсем нехорошо. Разговор с самой собой вызывает ужасную головную боль.
– Я не могу, – тихо ответила она. – Но я уверена, что ты – хороший грабитель.
Маленькая Сентябрь состроила гримаску.
– Взрослые – самые плохие люди, – сказала она доверительно. – А у тебя на лице что-то. – Кисти рук Сентябрь уже почти полностью исчезли, остались только бесцветные култышки на запястьях. Ей начало казаться, что вся она очень тонкая и горячая.
Дитя посмотрело на Субботу большими черными глазами.
– Привет, – сказала она застенчиво. Марид улыбнулся ей от уха до уха, ни на дюйм меньше.
– Так это и бывает, – сказал он возбужденно. – Когда глядишь на самого себя, но помоложе. Со мной так же было. И со всеми маридами бывает. Сначала голова кружится, но это нормально, не беспокойся. Ты сейчас чувствуешь то, что чувствовал другой Суббота, когда смотрел на меня, или то же, что я чувствую, когда встречаю самого себя крошечного, бегающего по берегу в поисках вервалов.
Сентябрь нахмурилась.
Суббота раскинул руки.
– Ты только посмотри на нее. Только посмотри, – умолял он.
За спиной маленькой Сентябрь мелькнула огромная тень. От-А-до-Л смотрел на нее онемев, не в силах оторвать глаз. Он начал переминаться с лапы на лапу, и еще до того, как это произошло, Сентябрь уже знала, что сейчас он дохнет огнем – горячий белый всплеск, похожий больше на сработавшую фотовспышку, чем на пламя.
У маленькой Сентябрь тоже был свой виверн.
Его темная чешуя отливала изящными серебряными узорами; грудь – жемчугом, а крылья чернели как две кочерги. Вдоль всей спины ощетинились костяные пластинки, как у стегозавра, – по ним можно отличить девочку-виверна от мальчика. В огромных серебряных глазах плясало пламя, а когти скребли, будто рвали бумагу. Маленькая Сентябрь хихикнула и подняла руки; ее виверн ткнулся в нее носом.
– Привет, Сен! – пророкотал другой виверн и снова боднул дитя огромной длинной мордой.
От-А-до-Л смотрел на обеих Сентябрь снизу вверх. Сам он был размером с лису, взрослую, сильную и гибкую, но даже такие лисы не очень-то велики. На его маленьких крыльях занялись ужасные темные пятна, дымясь по краям, как дыры в кинопленке.
– Я нашла ее на фотографии, которая называлась «Фантастические ящерицы со всей Волшебной Страны собрались на Ежегодный Пикник!», – тщательно процитировала маленькая Сентябрь. – Ее зовут Еррата. Ну разве не забавное имя?
– Оно начинается с Е, – прошептал От-А-до-Л. Его голос стал еле слышным и высоким – ничего похожего на рокочущий бас, который так любила Сентябрь. Не выдержав, она подняла От-А-до-Л на руки и прижала к себе, как она делала дома со своей приставучей собачкой, когда та боялась грозы. Однако ее почерневшие, тлеющие руки провалились в пятна, прожженные на груди Аэла, и ей пришлось удерживать его предплечьями.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказал Тюгерротип. – Ты сгоришь дотла. – Он разжал лапу, в которой все еще держал спусковую грушу от своей камеры.
– Нет, подожди! – пискнул Аэл. – Кажется, меня еще никогда не фотографировали, так что меня здесь не останется, зато здесь есть она, а я так редко встречал других вивернов…
