Признательность
Я хочу выразить мою искреннюю и неизменную признательность...
Ее Величеству королеве Елизавете, королеве-матери, за большую честь ее покровительства и за великодушное согласие с названием этой книги.
Достопочтенному маркизу Эбергэйвни, чью щедрую помощь и постоянные добрые советы я глубоко ценю.
Всем владельцам лошадей и тренерам, нанимавшим меня, за то наслаждение, которое я получал, работая с их лошадьми, и моим товарищам-жокеям за то удовольствие, которое я находил в их компании.
Моему соседу Джеффри Бумфри, изобретателю и писателю, за уроки, которые я почерпнул в прозрачном стиле его прозы.
И Мери, моей жене, за большее, чем она разрешит мне сказать.
* * *
Девон Лоч уверенно взлетел над последним барьером и чисто приземлился. Позади осталось больше четырех миль и тридцать препятствий Большого национального стипль-чеза в Ливерпуле, а впереди – ровная дорожка и всего пятьдесят шагов до финиша.
Еще никогда в жизни я не испытывал такой огромной радости: ведь мы с Девон Лочем уже почти выиграли Большой национальный стипль-чез!
Мы приближались к финишу под восторженные крики зрителей, и Девон Лочу, лошади Ее величества королевы-матери, будто передалось мое возбуждение. Все тревоги остались позади. Мой скакун стремительно несся вперед, невероятно свежий после такой длинной дистанции. А я старался только помочь ему сохранить тот парящий ритм, который он сам выбрал.
Финишный столб быстро летел нам навстречу, крики зрителей волнами уносились в небо, а я радовался тому, что участвую в выполнении мечты благородной владелицы лошади. Оставалось меньше пятидесяти ярдов до ровной зеленой полоски травы, чуть больше десяти шагов – и мы победители.
Беда свалилась неожиданно, как наваждение. Ее не предчувствовала ни лошадь, ни я. Девон Лоч выбросил ноги для очередного парящего шага, поэма гармоничных движений! И вдруг – его задние ноги одеревенели и будто отнялись, он упал на живот, конечности неестественно и неуклюже торчали по сторонам. Когда он поднялся, то едва мог стоять.
Даже после этого, если бы он сумел завершить скачку, у него еще был шанс, так намного мы с самого старта оторвались от других, но ритм был потерян, мечта разбита, заезд проигран.
У каждого жокея стипль-чеза есть две честолюбивые мечты. Первая – за сезон привести к победе больше лошадей, чем любой другой наездник, и стать чемпионом года. И вторая – выиграть Большой национальный стипль-чез на ливерпульском ипподроме Эйнтри. Эта книга рассказывает о том, как благодаря великой удаче исполнилась моя первая мечта и как отчаянно близко я был к исполнению второй.
Новичок на осле
Я научился ездить верхом, когда мне было пять лет. И моим первым учителем был осел.
Я ездил без седла, отчасти потому, что, по любимой теории отца, лучший метод научиться соблюдать равновесие – это скакать прямо на спине лошади, но главным образом потому, что никакое седло не подошло бы к высокой костлявой спине осла.
Когда мой старший брат увидел, как я с большим энтузиазмом, но без всякого стиля понуждаю это многострадальное животное перепрыгивать через невысокую перекладину, он предложил мне царское вознаграждение – шесть пенсов, если я перепрыгну забор верхом на осле. В то время я собирался покупать игрушечную ферму и все карманные деньги откладывал на нее. Естественно, такое предложение нельзя было оставить без внимания. Упрямо поворачивая голову осла к забору, я изо всех сил сдавил коленками его бока и пятками ударил по животу.
Осел взял старт, и моя голова очутилась у него под хвостом.
Когда брат наконец отдышался после смеха и вытер слезы, он нашел осла, к счастью, слишком ленивого, чтобы убежать далеко, и привел его ко мне. Мы повторили этот номер еще два раза, и стало очевидным, что брат может заболеть от смеха.
Как бы то ни было, после антракта, в котором я потирал ушибленные места, а брат поглаживал живот и щеки, болевшие от смеха, размазывал по щекам слезы и глубоко дышал, восстанавливая дыхание, мы с ослом попытались еще раз.
Брат считал, что его шесть пенсов в полной безопасности, но мне очень хотелось иметь ферму.
На этот раз, когда осел прыгнул, я удержался у него на спине, но мы приземлились по разные стороны забора.
Девятилетний брат, подбадривая нас криками, помахивал веткой над головой осла, и наконец осел и я вместе перепрыгнули забор, вместе приземлились, и рискованный номер был исполнен.
Брат торжественно вручил мне шесть пенсов, так я получил первый жокейский гонорар. С этого момента в глубине души я стал профессиональным наездником.
Осел был нашим постоянным компаньоном во время летних каникул. Девять месяцев в году он вел спокойное существование на ферме моего деда в Пемброукшире, но во время пасхальных, летних, а иногда и рождественских каникул два маленьких безжалостных сорванца вовлекали его в нежеланную бурную жизнь. Когда нам удавалось выпросить у соседа еще одного осла, мы совершали долгие путешествия по окрестным дорогам, сталкиваясь на пути с воображаемыми ужасными приключениями.
Поля фермы спускались к устью реки Кледдо, поднимались и кружили по холмам, простор, открывавшийся с их высоты, манил к исследованиям, и здесь легко удавалось скрыться от глаз взрослых, когда они с силой громкоговорителя звали нас, чтобы уложить спать.
Иногда мы запрягали ослов в небольшие двуколки и на круглом соседском поле устраивали захватывающие соревнования колесниц. Устрашающими криками и корзиной с морковкой мы умудрялись заставить ослов перейти на медленную рысь, но в конце каждой полумили даже они едва дышали, а мы просто падали с ног от напряжения.
Мы любили нашу ферму, дом матери, где она родилась.
Большой побеленный деревенский дом с массивными стенами шести футов толщиной прочно стоял на земле, со всех сторон увитый плющом. Я обычно в полный рост ложился на подоконник, выглядывая в амбразуру окна, и ноги у меня торчали посреди комнаты. Дом врос в землю, и, чтобы попасть в холл, приходилось спускаться по ступенькам вниз, а в спальни прямо снаружи вела короткая лестница, увитая глициниями, образующими над ней арку. К счастью, дом был гораздо старше, чем безобразная архитектурная мода, изуродовавшая ландшафт Уэльса в последние сто пятьдесят лет, он не подавлял окружающую природу нахальным оранжевым кирпичом, а благородно сливался с ней.
Уилли Томас, мой дед, твердо придерживался викторианских традиций. Он держал детей в ежовых рукавицах, даже когда они выросли и завели свои семьи. Свой взгляд на воспитание внуков он выражал очень кратко: «Их надо видеть, но не слышать». Вообще же он был добрым человеком и часто брал с собой брата и меня, когда объезжал на телеге ферму.
