Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

В книге описывается детство и юность в советской Украине — Золотая Балка, Бажановка, Никополь, Запорожье, Краматорск и пр. Говорится о моих родителях, родственниках и друзьях 1920–1930-х гг., о том, как, будучи ребенком и отроком, я реагировала на трагические обстоятельства моей родной стороны во время голода 1930-х гг. и больших чисток, в результате которых огромное количество людей, включая моего отца, исчезло навсегда или очутилось в сибирских концлагерях. Я также описываю годы моей учебы в Запорожье в одной из лучших школ страны, которая тоже не избежала последствий чисток, но все же осталась в моих воспоминаниях светлым пятнышком во тьме коммунистического режима.

Немецкая оккупация застала нашу семью в Краматорске на Донбассе. Жестокость фашистов по отношению к населению, нужда и горе в разгар войны заставили нас бежать в родные места южной Украины, откуда в июне 1942 года немцы забрали меня на работы в Германию.

Во второй части книги дается невероятная картина рабского труда остарбайтеров и военнопленных — украинских, русских и других национальностей — на заводах и фабриках фашистов. Далее описывается мой побег (1943 г.) с подругой-студенткой из Винницы, наш арест в Чехословакии и тюремное заключение в гестапо. Затем — наша жизнь в австрийском Тироле под фальшивыми именами и встреча с моей сестрой. Здесь также описывается мой повторный арест летом 1944 г. и заключение в тюрьму гестапо в Инсбруке, и мое «чудесное» освобождение благодаря одному австрийскому прокурору.

Наконец — приход американцев в Тироль 1945 г., конец войны и добровольная репатриация в Советский Союз. В процессе репатриации описывается моя работа медсестрой в репатриантом лагере в Венгрии, где мне представились ужасные трагические судьбы тысяч моих соотечественниц, изнасилованных советскими воинами, допросы в НКВД и, наконец, встреча с родными, возвращение отца — теперь инвалида Великой Отечественной войны.

На родине я опять вижу страшную картину расправы советских властей с «немецкими коллабораторами» — бывшими остарбайтерами и военнопленными, возвратившимися из Германии. Я вижу замкнутость и страх моего отца при малейшей критике режима даже в семейном кругу. И, наконец, когда на допросе в НКВД я выразила желание учиться дальше и мне ответили: «Учиться будут те, кто был с нами, а не с врагами», я окончательно решила уйти обратно «к врагам».

Возвращение на Запад в конце 1945 года похоже на фантастическое приключение. Невероятным образом мы с сестрой проскочили через границу в Польшу, так же — в Чехословакию, где прожили месяц в прекрасной Праге и были свидетелями, как чехи праздновали победу русских — «Безумству храбрых поем мы песню!». И, наконец, при помощи симпатичного еврейского бизнесмена, бывшего узника немецких концлагерей, нам удалось пробраться из советской оккупационной зоны в американскую. А оттуда через леса мы пришли в баварский городок, где находился лагерь для беженцев. На этом заканчивается книга.

Несколько лет я жила в немецких лагерях для беженцев, а в 1952 г. поступила в Гамбургский университет, где изучала славистику и философию. В 1959 г. защитила диссертацию и получила титул доктора философии. До 1968 г. я работала в разных местах в Германии, затем эмигрировала в США, где до 1989 г. преподавала в университете штата Огайо и колледже Вильям и Мэри. За это время я опубликовала 2 книги стихов на русском языке, около ста статей и рецензий в американских, английских и канадских журналах. В 1979 г. я вышла замуж за Джеймса Вудбери, который перевел эту книгу на английский язык. Мы живем в Вильямсбурге, — штат Вирджиния.

Первый набросок этой книги (1960 г.) в немецком переводе я предложила одному видному издательству в Германии, где мне ответили, что книга «очень интересная, но, к сожалению, немецкий народ еще не готов принять этот аспект войны…». В 2002 г. я отредактировала манускрипт этой книги на русском языке. Я хочу выразить свою благодарность Ларисе Романовой-Глэд из «Голоса Америки», советы которой помогли мне в редактировании первой части книги. Я также благодарна Валерию Головскому из Александрии, штат Вирджиния, который сделал компьютерный набор манускрипта. Моя глубокая признательность профессору Науму Зобину за дружескую помощь в пересылке издательству фотографий электронной почтой. Особой благодарности заслуживает мой двоюродный брат, Юрий Михайлович Хорунжий, за то что посоветовал мне обратиться к директору уважаемого киевского издательства «КМ Академiя» Вере Иосифовне Соловьевой, которой я также искренне благодарна за теплый прием, интерес и желание напечатать мою книгу — как маленький вклад в освещение трагической истории Украины XX века.

Д-р Виктория А. Бабенко-Вудбери

Деревня, в которой я родилась, называется Золотая Балка. К сожалению, ее больше нет на земле. После Второй мировой войны советское правительство затопило несколько сел вдоль Днепра — от Каховки и почти до Запорожья, — там теперь большое Каховское водохранилище. Но тогда, когда я была еще маленькой, в середине двадцатых годов, Золотая Балка была одним из чудных уголков мира. Такой она осталась и до сих пор в моем воспоминании. Это был уголок счастья и радости.

Золотая Балка была расположена на юге просторных украинских степей. Почти в середине деревни находилось большое имение моей бабушки. Сад, двор и дом были окружены каменной оградой. С задней стороны двор выходил прямо в степь, а дальше протекал Днепр. С улицы в каменной стене были ворота для въезда тачанок, бричек, возов; рядом — дверь для людей. С одной стороны дома были большие амбары, где хранилось зерно, стояли машины, а дальше — конюшня. Под амбарами, величиной с заезжий двор, был подвал. Там обыкновенно стояли бочки с квашеными овощами, медом, сушеной и соленой рыбой и мясом. Я хорошо помню эти места, ушедшую навсегда романтику, где я ребенком с соседскими детьми играла в прятки или гонялась с кошками за мышами, которых здесь было довольно много. Вообще, за этой каменной стеной был свой особый мир, и попасть в него было нелегко. Как только раздавался скрип входных ворот, привязанный на цепи Трезор набрасывался на входящего, своим страшным басистым лаем принуждая его захлопывать двери с той стороны, откуда он входил. Если же это был свой человек, Трезор прыгал ему на грудь, сваливая его обыкновенно от порыва радости и лизал ему лицо и руки. После такого приветствия — бури и натиска — человек отправлялся в дом, сопровождаемый прыжками собаки. Но нас, детей, Трезор недолюбливал. Он, как умная собака, понимал, что мы не хозяева дома. Он часто был свидетелем того, как нам попадало то от деда, то от кухарки, то даже от работников деда. Поэтому Трезор ограничивал свои приветствия нам тем, что полупрыжком сваливал нас на землю и, презрительно посмотрев, отходил, бросив нас на произвол судьбы.