Формула мудрости - Давид Иосифович Гай

В первый февральский день 1941 года резко захолодало. Ртутный столбик опустился до деления 23 градуса. Проезжая утром по городу, Сергей Алексеевич видел снующих москвичей с поднятыми воротниками пальто, упрятавших носы в шарфы. У афишных щитов, несмотря на субботу, никто не толпился.

Постоянно погруженный в себя, в свои мысли Сергей Алексеевич обычно не слишком внимательно приглядывался к жизни улицы.

Но сегодня вопреки обыкновению ему были интересны непрерывно сменяющие друг друга в окне автомобиля уличные картинки. Сегодня все воспринималось им острее, зримо выпуклее, нежели в другие дни.

С таким же вниманием он пролистал и утренние газеты, пестревшие самыми разными сообщениями. Отмечалось пятнадцатилетие Киргизской ССР, обсуждались проекты строительства новых жилых домов на улице Чайковского, говорилось об автоматизации эскалаторов станций метро «Маяковская» и «Красные ворота», о групповом полете аэростатов, исследующих атмосферу, о том, что вся Москва смотрит фильм «Суворов», и о том, что студент Вологодского пединститута сдал экзамен на немецком языке по высшей математике.

Упоминание о языке великих поэтов, музыкантов, ученых внезапно навеяло иные мысли. Идет война между Германией и Англией. А итало-греческая война, а военные операции в Африке... Что грядет завтра?

На страницах сегодняшних центральных газет он находил и другие сообщения — они касались лично его, Чаплыгина. В «Известиях» заметка называлась «Юбилей выдающегося ученого». Из нее можно было узнать: общественность столицы отмечает пятидесятилетие научной деятельности академика-орденоносца Сергея Алексеевича Чаплыгина. В «Правде» на ту же тему писал молодой профессор Г. Н. Абрамович.

И новый толчок мыслям. Как-никак, а прошло полвека с момента окончания университета. А это ведь — старость. Неизбежная, тут ничего не поделаешь. Остается довольствоваться старой истиной: у каждого возраста свои преимущества...

...Торжественный вечер состоялся в Центральном Доме гражданского воздушного флота (там, где сейчас гостиница «Советская»). Открыл его заместитель наркома авиационной промышленности Александр Сергеевич Яковлев. С докладом выступил член-корреспондент Академии наук профессор Владимир Васильевич Голубев. Чаплыгина приветствовали заместитель начальника ЦАГИ профессор Борис Николаевич Юрьев, вице-президент Академии наук Отто Юльевич Шмидт, другие ученые, деятели науки.

На виновника торжества были направлены сотни взглядов. Многих сидевших в зале Чаплыгин знал: тех, кто в прямом и переносном смысле закладывали фундамент ЦАГИ; тех, с кем он бок о бок трудился уже ровно два десятилетия; тех, кто совсем молодыми приходили в его общетеоретическую группу, захватывая затем лидерство в различных областях аэродинамики; тех, кто с помощью ученых строили самолеты и летали на них — выше всех, дальше всех, быстрее всех. Двадцать лет все его помыслы связаны с ЦАГИ. Как не поблагодарить судьбу за столь удачный выбор научного поприща, дающего возможность воочию увидеть плоды затраченных усилий.

После вечера был концерт. В клуб летчиков, как его обычно называли, приехали многие ведущие артисты Москвы. Некоторых из них Сергей Алексеевич видел впервые. Особенно понравился Владимир Хенкин. Выступление любимца публики сопровождалось гомерическим хохотом. Чаплыгин смеялся так, что удивил коллег. Они и не предполагали в их суровом на вид руководителе такого заряда эмоций.

После окончания концерта в зале появился нарком Шахурин. Он не присутствовал на торжественной части, что не осталось, конечно, незамеченным: все знали его искреннюю расположенность к Чаплыгину. Все объяснилось, едва нарком взял слово.

— Я только что из Кремля, — произнес взволнованным более обычного голосом Алексей Иванович. — Рад сообщить, что Родина исключительно высоко оценила вклад Сергея Алексеевича Чаплыгина в развитие советской авиации. Позвольте огласить подписанный час назад Указ Президиума Верховного Совета СССР. «За выдающиеся научные достижения в области аэродинамики, открывшие широкие возможности для серьезного повышения скоростей боевых самолетов, заслуженному деятелю науки, профессору ЦАГИ, руководителю советской школы теоретической аэродинамики академику Чаплыгину Сергею Алексеевичу, ранее награжденному орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, в день пятидесятилетнего юбилея его научной деятельности присвоить звание Героя Социалистического Труда и вручить орден Ленина и Золотую медаль «Серп и молот». Председатель Президиума Верховного Совета СССР Калинин, секретарь Президиума Верховного Совета СССР Горкин. Москва, Кремль, 1 февраля 1941 года».

Последняя фраза наркома потонула в обвальном громе аплодисментов.

Взволнованный Чаплыгин с трудом подбирал ответные слова. Как о многом хотелось сказать! Сказал о том, что благодарен Родине за высокую оценку его скромного труда и готов работать на ее благо, пока не покинут силы.

Кто-то обронил:

— Сергей Алексеевич — первый Герой среди советских ученых.

Первый? Действительно, первый, об этом не подумалось. А сколько же всего Героев Социалистического Труда?

— Теперь двенадцать, — дал точную справку Шахурин.

Чаплыгина окружили Юрьев, Сабинин, Мусиняниц, другие коллеги, наперебой поздравляли. Он не успевал пожимать руки.

— А помните, Сергей Алексеевич, с чего все начиналось?

В середине декабря 1890 года Чаплыгин приехал в Воронеж на свои последние студенческие каникулы.

Дома не могли ему нарадоваться. Мать пекла пироги с капустой и мясом, варила любимые Сережины супы, жарила гуся. Сводные братья и сестры без конца расспрашивали о московском житье-бытье, об университетских занятиях. Уютом и теплом веяло от родного очага, здесь все было знакомо, привычно, всякая сущая безделица обретала свой смысл и значение. Здесь Чаплыгин отдыхал душой, с удовольствием занимался тем, на что в Москве с каждодневными лекциями и репетиторством ради хлеба насущного не хватало времени, — играл в лото, напевал старинные романсы, беря гитарные аккорды, и просто забавлялся, устраивая перестрелку снежками.

Мысли, правда, нет-нет да и уводили в университетское здание на Моховой, где решалась его судьба. Вновь и вновь оживал в памяти последний разговор с профессором Жуковским. «Сергей Алексеевич, я имею намерение просить оставить вас при университете», — столь неожиданно прозвучали слова Николая Егоровича, повергнувшие студента в смущение. Впервые профессор назвал его по имени-отчеству. Дело, разумеется, не в обращении, а в том, что ему, Чаплыгину, предлагается. Лестно, заманчиво и — боязно. Впрочем, о какой другой деятельности мечтать,