Счастливчик - Майкл Джей Фокс

Гейнсвилл, Флорида, ноябрь 1990.

Я проснулся, обнаружив послание в моей левой руке. Она дрожала. Это был не факс, телеграмма, записка или что-то подобное, приносящее тревожные вести. На самом деле в самой руке ничего не было. Посланием была дрожь.

Я был в некотором смятении. Только что закончил съемки фильма во Флориде, длившиеся неделю или около того. Огромная розовая лакированная кровать с балдахином пастельных оттенков президентского номера отеля «Юниверсити Сентер Хоутел» по-прежнему шокировала меня каждое утро. Ах да, у меня было жестокое похмелье, но менее шокирующее.

Было утро вторника. Я не мог вспомнить подробностей ночного разгула, но был практически уверен, что это как-то связано с «Мандей Найт Футбол» [1]. Проснувшись, я не знал который час, но был почти уверен, что не проспал. Если я был нужен на съемочной площадке, мне позвонила бы моя помощница Бриджет. Допустим, мне нужно было выйти из отеля в 10 утра, — она позвонила бы в 9:30, снова в 9:40 и наконец в 9:50 вошла бы в лифт на своём этаже и поднялась ко мне. Зашла в номер, отправила меня в душ и, проскользнув в кухню, заварила кофе. Ничего из этого не случилось, а значит у меня оставалось, по крайней мере, ещё несколько минут.

Несмотря на выключенный свет, закрытые жалюзи и задёрнутые портьеры, наиболее яркие лучи света всё же проникали в номер. Глаза крепко закрыты. Я положил ладонь левой руки на переносицу в слабой попытке отгородиться от света. Крылышко мотылька (мне так показалось) затрепетало рядом с моей правой щекой. Я открыл глаза, держа руку в двух-трех дюймах от лица, чтобы можно было, щёлкнув пальцами, отправить букашку в другой конец комнаты. Тогда-то я и обратил внимание на мизинец. Он дрожал и подёргивался сам по себе. Не уверен, как долго это длилось. Но теперь, когда я это заметил, то был удивлён, обнаружив, что не могу это остановить.

Странно, может быть я спал на руке. Пять или шесть раз в быстром темпе я сжал ладонь в кулак, каждый раз энергично встряхивая; переплетя пальцы рук, заложил их за голову.

Тук. Тук. Тук. Словно китайская пытка водой. Я чувствовал затылком мягкие постукивания. Если оно хотело моего внимания, то добилось. Я поднёс левую руку к лицу и зафиксировал её, растопырив пальцы, как гик в рентгеновских очках из старой рекламы комиксов. Но я не собирался разглядывать костную структуру. То, что я искал было прямо передо мной во плоти: большой палец, далее три неподвижных пальца, и среди них радикальным элементом выделялся судорожный мизинец.

До меня дошло, что это может быть как-то связано с похмельем, а точнее говоря с самим алкоголем. В своё время я выпил немало пива, но никогда не просыпался с дрожью. Может это то, что называется белой горячкой? Я был уверен, что она должна проявляться в более бурном ключе, но не в одном же пальце. Чем бы это не было, оно точно не было связано с алкоголем.

Я устроил небольшой эксперимент. Выяснил, если взять мизинец правой рукой, он переставал двигаться. Когда отпускал, он был неподвижен четыре-пять секунд, а затем, будто дешёвая заводная игрушка, снова оживал. Хммм. Моё любопытство теперь переросло в полноценное беспокойство. Дрожь длилась несколько минут без каких-либо намёков на прекращение, а моё затуманенное сознание отправилось на поиски объяснения. Последствия от удара головой? Воспоминания о событиях прошлой ночи в лучшем случае были туманными. Было много белых пятен, но и пара возможных вариантов.

Со мной в съемках фильма участвовал Вуди Харрельсон, и он тоже был в баре прошлой ночью. Может быть мы предались нашей легендарной забаве «дранкен слап файтс» — пьяные мужики хлещут друг друга ладонями по лицу. Мы с Вуди были (и остаёмся) близкими друзьями, но по каким-то причинам после обильного вливания алкоголя мы находили повод, чтобы начать пинать стулья, насмехаться друг над другом и препираться, — без намерения причинить друг другу вред. Большинство ударов можно было назвать таковыми с натяжкой. Но Вуди на фут выше меня и на пятьдесят фунтов тяжелее, что означает, когда игра выходила из-под контроля, я всегда был тем, кому доставалось больше. Так что, может быть, я словил от Вуди сильный удар по голове.

Но я не мог вспомнить ничего подобного. Хотя вспомнил момент в конце ночи, когда мой телохранитель, Деннис, поддерживал меня у дверного проёма, пытаясь вставить ключ в дверь моего номера. Когда он повернул ручку, дверь поддалась под весом моего тела. Он открыл дверь, и я ввалился внутрь угодив головой в стол, стоявший в фойе. Но я не нащупал шишки, а значит дело было в другом. Голова болела от похмелья, а не от ушиба.

НЕПРИМИРИМЫЕ РАЗНОГЛАСИЯ

В течении утра подёргивания усилились, как и мои поиски причины, растянувшиеся на месяцы. Истинный ответ оставался неуловимым на протяжении ещё целого года. Дрожь несомненно была посланием и вот о чём она говорила:

В то утро — 13 ноября 1990 года — мой мозг выступил с заявлением: он собирался развестись с моим сознанием. Усилия оспорить или примирить стороны были тщетны. Как я потом узнал, процесс завершился уже на восемьдесят процентов; без каких-либо оснований, не дожидаясь рассмотрения прошения. Кроме того, мой мозг постепенно, но настойчиво захватывал контроль над телом ещё с тех пор, как я был ребёнком. Мизинец левой руки стал тому подтверждением.

Десять лет спустя зная то, что я знаю сейчас, метафора о разводе между телом и разумом кажется мне дельной, хотя в то время суть её была далека от меня. Я не имел понятия о том, что в их отношениях есть проблемы — казалось, между мной и серым веществом всё в полном порядке. Это было заблуждением. Без моего ведома ухудшения начались за долго