Павел Белов - За нами Москва

Конец декабря 1941 года. Лютые морозы, пурга. По заметенным дорогам откатывались на запад войска 2-й немецкой танковой армии, разбитые под Каширой и Тулой. Танкисты Гудериана, потеряв в боях технику, отступали пешком, ехали в крестьянских санях. Через маленький городок Одоево поспешно прошли остатки нескольких дивизий.

Обмороженные, злые, солдаты забегали в дома, забирали теплые вещи: пиджаки, пальто, бабьи платки, старые валенки. Напяливали на себя и уходили. Они не останавливались на ночлег. Они спешили, со страхом повторяя одно и то же слово: «Козакен, козакен!»

Меня, четырнадцатилетнего, немцы схватили на улице, определили в рабочую команду. Приказали кормить лошадь и готовить повозку.

Потом, уже при выезде из города, меня разыскала мать. Она просила немецкого офицера отпустить меня. Офицер ударил ее ногой. Мать упала в снег...

Колонна медленно ползла по обледеневшей дороге. Тяжелые трехосные грузовики буксовали. Их сталкивали с шоссе и взрывали. Справа и слева от дороги валялись сотни велосипедов, брошенных какой-то самокатной частью.

Я вел под уздцы здорового рыжего гунтера. Не вел, а тянул. Он еле передвигал свои огромные, покрытые шерстью ноги, косил на меня выпуклые глаза. Гунтер тащил за собой зеленую фуру, в ней сидели на ящиках трое немцев, толстых и неповоротливых от множества всякой одежды, сверх которой были напялены тонкие, покоробившиеся на морозе шинели. Немцы то дремали, то покрикивали на меня и на лошадь.

В какой-то деревне устроили привал. Солдаты ушли греться. Мы, русские, топтались возле повозок и грызли твердый, заледеневший хлеб. Я спросил своего соседа, откуда он. «Из-за Тулы. Уже четвертый день гонят». — «А убежать нельзя?» — «Попробуй. Вон часовой ходит...»

Немцы торопились, отдых был коротким. Двинулись дальше. Моя повозка оказалась последней в колонну. Через шоссе с шорохом перекатывалась поземка. Низко висели темные снеговые тучи.

Впереди — мост через узкую речушку с крутыми высокими берегами. Недалеко от моста речушка делала резкий поворот. Дальше начинался кустарник. Я посмотрел на немцев — они дремали.

Как только повозка въехала на мост, я бросил лошадь и прыгнул вниз. Упал удачно. Сразу вскочил и побежал, утопая по колено в снегу. Сзади раздался крик, потом гулко ударили выстрелы. Еще рывок — и я за спасительным поворотом. Теперь немцы не видят меня. Постреляли еще несколько минут и, не теряя времени, поехали дальше...

До города добрался глубокой ночью. Шел по садам, по глухим переулкам. Над соседними деревнями стояло зарево. На окраине гремел бой. Сухо трещали выстрелы. Ухали пушки.

Дома, свалившись на пол, я сразу заснул. Утром разбудили близкие взрывы. В окно светило яркое солнце. По улице скакали всадники на низкорослых мохнатых лошадках: в город ворвались сабельные эскадроны 131-го Таманского кавалерийского полка 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора Белова.

У нас в доме разместился штаб. Подполковник Князев, стройный, подвижный, веселый, громко отдавал распоряжения, шутил, улыбался. И люди с ним были как на подбор: энергичные, жизнерадостные. Во дворе пожилой повар в белом колпаке черпал из походной кухни густой ароматный борщ, кормил всех без меры — и бойцов, и изголодавшихся жителей.

У меня сразу появилось среди кавалеристов несколько хороших друзей. Вместе ездили за сеном, попадали под бомбежки. Гвардейцы с восторгом рассказывали о своем командире корпуса, о том, как еще осенью били немецких танкистов под Штеповкой, как громили их под Каширой и под Веневом. Слушая кавалеристов, я представлял себе Белова легендарным богатырем.

Он приехал в штаб полка вскоре после освобождения города. Среднего роста, худощавый, рыжеусый. Быстро прошел через двор, за руку поздоровался с подполковником Князевым, выбежавшим на крыльцо. На генерале — обыкновенная, далеко не новая, стянутая ремнем шинель, шапка-кубанка и белые валенки, редкие для военного времени.

— Генерал пообедал с Князевым. После обеда остался в комнате один. Я несколько раз заходил к нему. Он снимал с этажерки книги и перелистывал их. Потом долго сидел у стола над большой картой и сосредоточенно что-то обдумывал.

Уехал он вечером. Ему подвели широкогрудого, с точеными ногами коня. Генерал легко вскочил в седло, поправил на плечах бурку и тронул коня шпорами...

Второй раз увидел я Павла Алексеевича через пятнадцать лет, уже будучи журналистом. Меня послали к нему по работе. Он мало изменился за прошедшие годы. Только пополнел, да голова и усы стали седыми.

Когда закончился деловой разговор, я спросил, помнит ли он бой за Одоево? Генерал оживился. Еще бы не помнить! Павел Алексеевич достал из ящика стола тетрадь в черном переплете — дневник военных лет — и прочитал вслух несколько страниц. Я узнал некоторые подробности освобождения моего родного города.

— А где вы останавливались отдохнуть? Забыли, наверно?

Генерал помолчал, произнес негромко:

— Кажется, я заезжал к Князеву... Да, да, помню. Большой деревянный дом, интеллигентная, как показалось, семья...

Так состоялось наше знакомство. Потом мы довольно часто виделись на протяжении шести лет, иногда по нескольку раз в неделю. Он знал, что я работаю над книгой о войне с гитлеровцами, и всегда находил время ответить на интересовавшие меня вопросы. Чем ближе узнавал я Павла Алексеевича, тем большим уважением проникался к нему.

Родился Павел Алексеевич в 1897 году в маленьком городке Шуе. Окончил высшее начальное училище. Хотел учиться дальше, но семья к этому времени лишилась отца — пришлось идти работать сначала весовщиком, потом служащим в конторе железнодорожного телеграфа. Летом 1916 года его призвали в армию, в гусарский полк.

После Октябрьской революции Павел Алексеевич возвратился в родные края и вскоре был назначен инструктором всевобуча. На разные фронты отправлялись из Иваново-Вознесенска рабочие полки и отряды, умело и самоотверженно сражались с белогвардейцами. Среди тех, кто обучал ивановских ткачей военному делу, был и молодой коммунист Павел Белов.

По партийной мобилизации его направили в Красную Армию. Гражданскую войну закончил он командиром эскадрона. Потом командовал полком в 1-й Конной армии. Был требователен к подчиненным, а еще больше — к себе самому, делил с бойцами и командирами все тяготы боев и походов.

В 1929–1934 годах Павел Алексеевич служит в Москве, одновременно учится на вечернем отделении Военной академии имени Фрунзе.