Феликс Кузнецов
ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ
Эта книга о публицистах, чья творческая судьба была связана с революционно-демократическим журналом «Русское слово» (1859–1866). И хотя по таланту и общественной значимости Г. Благосветлов, В. Зайцев и Н. Соколов уступали Н. Чернышевскому или Н. Добролюбову, А. Герцену или Д. Писареву, тем не менее, они входили в круг «властителей дум» молодежи второй половины XIX века.
Чтобы оценить значение их деятельности, надо представлять, чем был в ту пору для русского общества литературный журнал.
«Журналистика в наше время все, — говорил Белинский. — Журнал стоит кафедры…»
Журнал в прошлом веке был той единственной трибуной, с которой публицист, литературный критик, писатель мог обратиться к людям. Каждый из передовых русских журналов в течение ряда лет был центром освободительной борьбы. Журналы содействовали формированию общественной и революционной мысли, направляли развитие литературы, воспитывали вкус публики.
И если мы сегодня говорим о небывало высоком духовном уровне передовой русской интеллигенции, традиции которой мы наследуем, то этот уровень определялся в значительной степени русской журналистикой, проповедью «Колокола» и «Современника», «Русского слова» и «Дела». Жизнь и деятельность тех, кто стоял у кормила передовой русской журналистики XIX века, является примером гражданственности, общественной нравственности и принципиальности.
«Русское слово» было вторым по значению после «Современника» журналом, выразившим эпоху шестидесятых годов. Читателей в ту пору поражал «…необыкновенный, почти баснословный успех, который в короткий промежуток нескольких месяцев приобрело «Русское слово»…Журнал разбирали нарасхват; им зачитывались; выход каждой новой книжки ожидался с нетерпением и составлял как бы литературное «событие». Сколько шума, горячих прений, дебатов, сколько полемики, подчас восторженных рукоплесканий, а подчас и ядовитой ругани возбуждали они в литературе и в обществе!» — свидетельствовал П. Ткачев.
Успех «Русскому слову» приносили прежде всего блистательные статьи Д. И. Писарева.
Но не только.
Талантливым организатором, редактором, публицистом был руководитель «Русского слова» Г. Е. Благосветлой.
«Благосветлов — чистый продукт 60-х годов, — писал о нем его сподвижник по труду и борьбе Н. В. Шелгунов, — он один из последних могиканов этого времени, полного жизни, блеска и порыва, выставившего массу людей идейных, талантливых, с характером. Энергичный, твердый, настойчивый до упрямства, стремительный и в то же время сдержанный, несламывающийся и под конец все-таки сломленный жизнью, Благосветлов является, может быть, одним из самых типических представителей своего времени».
«Цвет, ширь, полет и яркость» журналу давали наряду со статьями Писарева статьи Варфоломея Зайцева. Этот ныне почти забытый, а тогда весьма популярный критик вел в журнале «Библиографический листок», выступал со статьями. «Зайцева перо было так сильно в то время, что многие его статьи расхватывались и читались молодежью, как некогда статьи Белинского… Он… не только резко выдвинулся вперед среди массы литературных соперников, но скоро стал любимым писателем молодежи и одним из основателей той литературно-реалистической школы, из которой развился со временем так называемый нигилизм», — писал А. Христофоров.
Не менее интересной фигурой был и другой забытый ныне сотрудник «Русского слова» — Н В. Соколов, писавший статьи главным образом по вопросам политической экономии. Талантливый и не лишенный оригинальности социолог и публицист, он пользовался большой популярностью среди читающей публики того времени.
Статьи Благосветлова, Зайцева, Соколова (так же, как Шелгунова или Щапова) определяли направление и своеобразное лицо журнала «Русское слово».
Однако ни облик журнала, ни облик и позиции этих публицистов невозможно понять вне Писарева, этой как говорили в ту пору, «пророка молодого поколения» шестидесятых годов.
Писарев погиб трагически — утонул на Балтике 4 июля 1868 года, не дожив до 28 лет.
Он и жил трагически: из девяти лет журнального труда — в годы студенчества в «Рассвете», потом в «Русском слове» и, наконец, в некрасовских «Отечественных записках» — половину провел в одиночке Петропавловской крепости. Кстати, годы пребывания в крепости были затянувшейся «болдинской осенью» Писарева — в эту пору он и стал тем «властителем дум» молодежи, который пришел на смену столь же рано погибшему Добролюбову и осужденному на каторгу Чернышевскому.
В нашем представлении Писарев — современник этих двух выдающихся шестидесятников. Начало его творческой деятельности в благосветловском «Русском слове» — 1861 год, время зенита славы и влияния Чернышевского и Добролюбова. За считанные месяцы, к весне 1862 года, времени его ареста, вчерашний студент Петербургского университета проделал феноменально быстрый идейный и творческий путь. За эти месяцы, по свидетельству близко знавшего его Шелгунова, «в Писареве свершилась глубокая и сильная внутренняя работа и полная перестройка понятий, которая при его страстности принимала чуть ли не горячечный характер. Это был целый громадный внутренний переворот, справиться с которым мог только очень сильный ум, способный глядеть лишь вперед и расставаться без жалости с тем, что оставлял он позади».
Это был ни на минуту не прекращающийся внутренний поиск, обусловленный новыми задачами, которые ставила перед ним действительность, напряженность работы мысли, не останавливающейся ни перед какими святынями, ни перед какими авторитетами в постижении ответа на один, центральный, главенствующий вопрос — о счастье народном.
«Исходной точкой всех его воззрений на окружающие явления была неограниченная, фаталистическая вера в разум, — говорил о Писареве издатель его сочинений Ф. Павленков. — Разум был его религией. Перед мыслью он благоговел, только за ней одной он признавал силу, прочность и будущность… Ум прежде всего! В этих словах, часто повторяемых покойным, — весь Писарев со всеми его достоинствами и недостатками».
Одним из распространеннейших мифов в отношении русской революционной демократии является этакий «элитный» взгляд на революционных демократов, антиисторическое представление об этом драматичнейшем, противоречивом социальном движении как о некоем «рыцарском ордене», достойном объединять в своих рядах только «избранных». Существуют и нормативы, по которым те или иные исторические деятели «зачисляются» в рыцарский орден, именуемый русской революционной демократией: система взглядов Чернышевского, Добролюбова и с некоторых пор, с большими «допусками», Герцена. Что укладывается в это прокрустово ложе, то истинно, все остальное — от лукавого.
