Лев Иванович Гумилевский
ЗИНИН
Глава первая
Ровесники Герцена
Вся умственная жизнь России в тридцатых и сороковых годах сводилась на литературу и преподавание.
Герцен
Легкая коляска с окаменевшим на козлах кучером несла саратовского губернатора вдоль Волги по Большой Сергиевской к зданию бывшего Главного народного училища. Шесть лет назад, в 1820 году, училище было преобразовано в гимназию и крутой спуск к Волге, на который свернула коляска, стал называться Гимназическим взвозом, а вся улица — Гимназической. Сворачивая на полном ходу по крутому съезду во двор гимназии, кучер чуть не вывалил губернатора, но лихо подал коляску к высокому крыльцу.
Стоявший на дежурстве гимназист метнулся внутрь здания. Прежде чем губернатор успел выйти из экипажа и подняться на площадку крыльца, директор гимназии, отстраняя швейцара, уже открывал ему двери, склонив голову:
— Милости просим, ваше превосходительство!
— Не опоздал?
— Никак нет, ваше превосходительство, ожидаем вас. Преосвященный уже прибыли…
— Ну, что ж меня ждать, коли преосвященный уже приехал, — как бы с неудовольствием говорил губернатор, следуя за директором. — Вы меня ставите в неудобное положение перед владыкой!
Все знали, что губернатор и архиерей состязаются за первое место в городе, и директор только улыбался, указывая гостю дорогу. Он шел на полшага сзади, но, когда на пути встречались двери, опережал губернатора, сильным толчком руки распахивал перед ним дверь и мгновенно отступал, давая гостю пройти первым.
В актовом зале все было готово к началу экзаменов. По обычаю начинались они с первоклассников. Преосвященный, высокий седой старик в темно-лиловой мантии и черном клобуке с длинным крепом, спускавшимся за спину, смиренно сидел за столом среди учителей. Внутренне удовлетворенный тем, что его ждали, губернатор все же выразил лицом и походкой сожаление. Он быстро подошел к архиерею и, сложив руки милостынею, принял благословение, коснувшись усами благословившей его сухой, жесткой руки епископа.
— Можно приступать? — сказал директор, быстро оглянув губернатора и архиерея. Те враз наклонили головы.
Директор кивнул в зал, переполненный гимназистами, назначенному для чтения молитвы ученику. Вышел юноша, лет пятнадцати, в синем мундирчике, с серебряными пуговицами, высокий, широкоплечий, черноголовый, мало смущаемый присутствием высоких гостей. Он прошел в передний угол зала, где висела икона, и высоким, звонким голосом отчетливо и неторопливо прочел молитву. Когда он возвращался на свое место, архиерей, положив руку на его плечо, похвалил:
— Хорошо читал молитву! Какого святого имя носишь?
— Преподобного Николая-чудотворца, епископа Мирликийского.
Архиерей отпустил мальчика и вздохнул: в программы четырехгодичных гимназий, заменивших главные народные училища, закон божий не входил. Архиерей приезжал в гимназию на экзамены по старой привычке.
По привычке явился в гимназию и губернатор Алексей Давыдович Панчулидзев, «лет тридцать душивший губернию», — так отозвался о нем друг Герцена, Н. П. Огарев, рассказавший историю его возвышения и падения.
Главные народные училища находилась в непосредственном ведении губернатора. Гимназии же новый устав учебных заведений вверял заботам губернского визитатора училищ и попечителя учебного округа. Гимназии теперь назначались для подготовки молодых людей к поступлению в университет; пополнялись они окончившими курс уездных начальных училищ. Резко теперь отличались и программы гимназий от предшествовавших им главных училищ. Усиливалось преподавание математики, физики, естественных наук. Обязательными сделаны были латинский и два новых языка — французский и немецкий Вновь введены были статистика, философия, логика, психология, эстетика, риторика и нравоучение, право народное и право естественное.
Приглашенных на экзамены гостей такая программа заставляла безмолвствовать или ограничиваться вопросами, какие им самим были под силу.
Экзамены шли гладко, но скучно.
Гимназист, читавший молитву, не отрывал глаз от окна. За окном расстилались волжские просторы, противоположный берег с Покровской слободой и лесными чащами, опушающими левый берег. Тихий ветерок доносил с воды легкую прохладу, струившуюся в неплотности едва прикрытых окон. В двух шагах от города, от гимназии, от экзаменов' царила торжественная тишина заволжской степи: не пугаясь человека, гуляли стаи дроф; вереницы диких гусей шумно опускались на прибрежный залив, и высоко в небе кружил над ними степной орел.
— Губер Эдуард! — вызвал очередного ученика директор.
Из рядов гимназистов не спеша прошел к столу пухлый, круглолицый, белокурый юноша. Губернатор с улыбкой ждал его приближения к столу и, когда тот подошел, сказал, не глядя на директора:
— Ну, что его гонять по латыни, пусть лучше прочтет что-нибудь свое!
Губер был сын пастора, переселившегося в Саратов из немецких колоний за Волгой. Мальчик с семи лет писал стихи, и от него ждали большого будущего. Губернатор бывал у пастора и знал его сына.
— Приготовил что-нибудь к экзамену? — спрашивал он.
Смущенный поэт посмотрел на своего учителя, преподавателя словесности Федора Ивановича Волкова, одобрявшего его опыты. Тот кивнул головой, и мальчик ответил:
— Я написал на смерть Уфимцева, утонувшего весной…
Он выпрямился и, гордо подняв голову, стал читать:
Покинул жизнь он слишком рано.
Чтоб мы смогли его забыть,
И мысль о нем, как в сердце рана,
Навеки будет с нами жить.
Давно ль средь нас, простой и милый,
Он верил, мыслил и шутил!
И кто ж над свежею могилой
О нем слез горьких не пролил!
Стихи, посвященные погибшему товарищу, взволновали не одного автора, и его отпустили, задав несколько вопросов. После него шел по алфавитному списку гимназист, читавший молитву. И до него все отвечали хорошо, но этот вызвал у губернатора подозрение, что экзаменаторы в сговоре со своими учениками. Он решил прекратить комедию.
— Кто этот молодец? — спросил он, наклоняясь к директору.
— Зинин Николай Николаевич, из обер-офицерских детей, круглый сирота, у нас в пансионе содержится дядей… — быстро, вполголоса отвечал директор, выговорив все, что знал о нем.
— Ну что ж, молодец Зинин, — сказал губернатор, искоса взглянув на директора, и обратился затем к ученику: — А вот не скажешь ли ты нам из латыни, как перевести: ave ave cum ave ave?
