Андрей Калиниченко - В небе Балтики

Кончался июнь 1943 года. Отцвели сады, на Балтику пришло лето.

Окутанный легкой дымкой Ленинград еще дремал в предутренней тишине, когда в нашем общежитии прозвучал голос дежурного:

— Подъем!

— Опять подъем... Ведь только легли! — послышался чей-то недовольный голос.

Мало спать приходилось летчикам в ту пору. Ленинград находился в тисках блокады. На его окраинах шли жаркие бои.

— Приказано немедленно выезжать на аэродром, — подгонял одевающихся товарищей дежурный. — Автобус уже ждет внизу.

Аэродром находился неподалеку. Обычно мы ходили туда пешком. Только в исключительных случаях нам подавали автобус.

Пристегнув к поясу пистолет, я схватил планшет, шлемофон и выскочил во двор. Вскоре автобус до отказа наполнился людьми.

— Все сели? — спросил шофер.

— Все! Поехали! — послышались в ответ голоса.

За окном мелькали телеграфные столбы, уцелевшие от бомбежки домики и редкие деревья. Несмотря на ночное время, на улице было светло: в Ленинграде стояли белые ночи. Но не о них я думал в те минуты — предстоял первый в моей жизни боевой вылет.

Всего несколько дней тому назад мы, выпускники летного училища, прибыли на фронт в 73-й авиационный полк пикирующих бомбардировщиков, который в составе военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота вел боевые действия с первых дней Великой Отечественной войны и уже имел богатый боевой опыт. Мы гордились тем, что попали в славную семью балтийских летчиков.

Программу ввода в строй освоили быстро. Изучили район предстоящих полетов, тактику вражеских истребителей, выполнили учебные полеты на стрельбу, бомбометание с пикирования и отработку боевых порядков.

— Теперь вы вполне подготовленные летчики, — объявил нам однажды командир эскадрильи. — С завтрашнего дня включаем вас в боевой состав полка.

За мной закрепили самолет номер девятнадцать — старенькую машину со слабыми моторами. Она уже несколько раз побывала в аварии и после многократных ремонтов стала тяжелой в управлении. Не случайно летчики прозвали ее "севрюгой". И все-таки я был доволен тем, что получил боевой самолет.

Вот и аэродром. Боевые машины Пе-2 и Як-7 стояли рассредоточенно, в рейфугах, обнесенных толстыми деревоземляными накатами, прикрытых сверху камуфлированными сетками. От них к летному полю тянулись узкие рулежные дорожки. Вокруг располагались батареи зенитной артиллерии.

Жизнь на аэродроме пульсировала круглые сутки. Днем шли интенсивные полеты, ночью техники, механики и младшие специалисты ремонтировали поврежденные и готовили к выполнению новых задач исправные самолеты.

Технический состав трудился, можно сказать, без отдыха. Да и отдыхать-то было некогда. Обстановка на фронте оставалась тяжелой.

Артиллерийские позиции гитлеровцев располагались в непосредственной близости от города. В пригородных поселках Коркули, Владимирский, Беззаботное и Стрельна фашисты сосредоточили осадную артиллерию большой мощности, в том числе известные 420-миллиметровые "сверхпушки" — "Дора" и "Берта".

Систематическим артобстрелом гитлеровцы изнуряли население, разрушали важные объекты. Особенно сильные удары они обрушивали на заводы "Большевик" и "Электросила".

Мы не напрасно торопились на аэродром.

— Летчикам и штурманам собраться для получения боевого задания, объявил посыльный.

— Идем в землянку, командир, — сказал мне штурман Анатолий Сергеевич Виноградов. С ним я познакомился еще в летном училище. Мне нравился этот молчаливый и вдумчивый парень. Мы быстро подружились. При распределении курсантов-выпускников он попросился ко мне в экипаж. На фронт мы прибыли вместе.

В землянку вошел командир эскадрильи Василий Иванович Раков. Окинув собравшихся взглядом, он сказал?

— Начался обстрел города. Огонь ведет батарея номер двести тринадцать из поселка Коркули. Эту цель нам приказано уничтожить. Высота три тысячи метров, боевой курс восемнадцать градусов, боевой порядок...

Слушая майора, я внимательно смотрел на него. У него было смуглое лицо, черные глаза чуть прищурены, коротко постриженные волосы тронуты сединой. Чувствовались и его внутренняя собранность, и твердый характер. На ладно сшитом темно-синем кителе сверкала Золотая Звезда Героя. Это высокое звание он получил в 1940 году, во время войны с белофиннами.

Указания получены, задача ясна. Цель, которую предстоит уничтожить, находится всего в сорока с лишним километрах от нашего аэродрома. Нужно проложить на карте маршрут полета, наметить ориентиры, учесть силу и направление ветра, рассчитать углы прицеливания. Иначе бомбить с пикирования нельзя.

Каждый выстрел вражеской батареи по городу нес смерть и разрушения. Надо торопиться.

— По самолетам! — скомандовал майор Раков.

— Расчет сделаешь в воздухе, — бросил я на ходу своему штурману.

Стрелок-радист Сергей Шишков был уже на своем месте. Захлопнулись самолетные люки, и стоянка наполнилась гулом моторов.

— Командир, смотри! — громко сказал штурман, показывая в небо. Над аэродромом на небольшой высоте начали рваться артиллерийские снаряды, оставляя черные шапки дыма.

— Шрапнель пустили в ход. Хотят блокировать нас, — как можно спокойнее ответил я, хотя сам почувствовал, что волнуюсь.

На аэродроме все шло по намеченному плану. "Петляковы" выруливали на старт и один за другим поднимались в воздух. Наступил и наш черед взлетать. По обыкновению, штурман подложил за мою спину свой планшет, чтобы мне легче было отжать штурвал, и машина, плавно набирая скорость, пошла на взлет. Под крылом замелькали огороды и домики пригорода. На душе сразу стало легко. В воздухе всегда чувствуешь себя спокойнее, чем перед вылетом. Мысли о том, как лучше выполнить задание, вытесняют из головы все остальные.

— Товарищ командир, связь установлена, пулеметы в порядке, — доложил по переговорному устройству стрелок-радист Шишков.

Я хотел ему ответить, что пулеметы надо проверять на земле, но промолчал. Ведь это первый боевой полет. Еще немало предстоит поработать, чтобы добиться хорошей слетанности экипажа.

Прошли "выходные ворота" блокадного кольца, обогнули с севера Кронштадт и легли на новый курс.

— Красиво идем, — сказал я штурману, кивая на четкий строй пикировщиков.

— Любо посмотреть, — отозвался Виноградов.

Эскадрилью возглавлял Раков. Я шел в звене Юрия Косенко.

— До цели осталось три минуты, — четко доложил Виноградов. — Прицел в боевом положении.

"Но почему такая большая высота? — подумал я. — По расчету должно быть три тысячи метров". Потом убедился, что все правильно. Четыреста лишних метров командир отводил на выполнение противозенитного маневра перед целью.