Мой собеседник потом рассказал мне, как он взобрался на водонапорную башню, чтобы найти разгадку. Всё, что он мог увидеть, было две человеческие фигурки вдалеке в ложбине между двумя барханами и маленькую собачку с ними. Немедленно была организована погоня, и скоро привели одного задержанного. Это был студент по фамилии Мошков; другим был офицер по фамилии Бомбчинский21, который был смертельно ранен и брошен умирать в пустыне. Выяснилось, что эти двое Белых переоделись в форму красноармейцев, приехали на поезде из Ташкента, вышли незаметно на станции Аккум, перерезали телеграфные провода, арестовали и заперли начальника станции и его помощника и разоружили и заперли охрану. Затем они починили телеграфную линию и послали одну телеграмму в Чарджоу, а другую красному командованию, в которых они сообщали, что станция Аккум захвачена, что британские солдаты находятся у них в тылу и призвали их разоружиться. Командиры на фронте с трудом удержали своих подчиненных от того, чтобы они в панике не побросали своё оружие. Они хотели расстрелять Мошкова на месте, но его блеф был настолько смелым и оригинальным, что даже Красные стали защищать его, и было решено отправить его в Ташкент, чтобы в ЧК могли выяснить имена его сообщников.
«Но почему вы оказали большевикам такую услугу?» – спросил я своего знакомого. «Почему вы не сделали вид, что не видите тех двух людей вдали? Вы не большевик, но теперь вы убили двух Белых».
«Когда они мобилизуют вас в Красную армию, одевают на вас форму и требуют от вас подчиняться дисциплине, тогда вы делаете всё, что вам говорят, и забываете все ваши старые симпатии», – ответил он.
Этот ответ характерен для той беспринципной массы русских, разрушивших свою страну, будучи один день Белыми, и Красными на следующий день, уничтоживших её свободу и сделавших народ рабами Третьего интернационала.
Так случилось, что этот Мошков был заключен в тюрьму как раз тогда, когда я сам там еще находился, и он рассказал мне целую историю. Я также хорошо знал Бомбчинского, находчивого, опытного и храброго офицера. Живя в Ташкенте, ему удалось приобрести телеграфный аппарат, который он захватил с собой, уезжая из города, и с помощью которого он посылал телеграммы в Совет Народных комиссаров, повергавшие их в панику. Когда однажды понадобилось послать человека в Кашгар с очень важной миссией, мой выбор пал на него. Хотя он не ездил верхом, он взобрался на лошадь впервые в жизни и отправился в длинное и опасное путешествие по горным тропам, чтобы объезжать города и патрули. Он успешно сделал это и благополучно вернулся назад, но к тому моменту я был уже в тюрьме. Немного позже, когда Американская миссия хотела послать важную депешу в Персию для передачи её своему правительству, а Советские власти не разрешили посылать телеграммы по своим каналам, задача была поручена Бомбчинскому. Он заручился поддержкой Мошкова в качестве помощника, и они отправились в путь с воинским эшелоном; добравшись до Аккума, они осуществили свой блеф; устав после ночных похождений, они отправились в пустыню отдохнуть, и там были захвачены врасплох. Бомбчинский был ранен в живот и почти сразу убит, поэтому Мошков сдался. Коммунистические солдаты застрелили маленькую собачку.
Через несколько дней я узнал, что Белые отступали по Чимкентскому тракту и ушли в горы по долине Чаткала. Я ухитрился приобрести лошадь и уехал в том же направлении, чтобы присоединиться к ним. Стояли сильные холода, и лежал глубокий снег. Болота замерзли и ирригационные каналы тоже, таким образом, я без особого труда добрался до поселка Никольское, где были большевики и имелись проходы через болота. Моя лошадь была жалкой старой клячей, которая с трудом тащилась, и у меня не было ни малейшей надежды уйти от Красных при встрече. И я думал с тоской о том, сколько раз я ездил верхом по этой дороге на моих собственных хороших лошадях, с которыми мог и настигнуть, и оставить позади любого. Теперь здесь было пустынно и тихо, словно какой-то гибельный мор прошёл по земле. На лицах случайных прохожих я мог видеть только уныние и страх. Диктатура пролетариата оставила следы на всём.
На закате дня я добрался до дома знакомого, богатого киргиза по имени Якши Бай. Он был рад и удивлен, увидев меня, так как думал, что меня давно расстреляли.
«Куда вы направляетесь, тахир22?» – спросил он.
«Я еду поохотиться в горы», – ответил я.
«Хорошо, но вы должны остаться на ночь здесь», – ответил он.
Когда мы вошли в дом и остались одни, он сказал —
«Тахир, скажите мне правду; вы не собираетесь теперь охотиться; с вами нет ни ружья, ни собаки, и вы один».
«Да, я собираюсь в горы, чтобы присоединиться к отряду белых, который направляется в Чимкент; вы знаете что-нибудь про них?»
«Если вы хотите, я дам вам в провожатые своего племянника; он проведет вас ночью прямо через степь в горы. Но вы должны переночевать здесь; ваша лошадь устала. Завтра утром я порасспрошу на базаре о ваших друзьях у киргизов, которые приедут с гор».
Я с радостью согласился на предложение. После небольшого чая и великолепного плова я лег спать в удобной постели, устроенной на полу из стопки мягких ковров, а укрыли меня теплой шубой из волчьей шкуры. В течение ночи жена Якши бая вставала несколько раз к своему ребенку, и она тщательно поправляла меховую накидку на мне, беспокоясь, чтобы я не замерз.
Утром Якши Бай надел меховой полушубок и большую шапку из лисьего меха, оседлал свою лучшую лошадь и отправился на базар собрать сведения для меня. Он не возвращался до позднего вечера; вернулся он пешком, без полушубка, без шапки и даже без кнута.
«Вся дорога запружена красноармейцами, выступающими против белых», с горечью сказал он. «Они забирают лошадей, одежду и всё, что им понравится. Они реквизировали мою лошадь, мой полушубок и шапку», – продолжил он, вздыхая. «Аллах отвернулся от нас и обрушил на нас бедствия, о которых мы даже прежде и не слыхали. Тахир, вы никак не сможете проехать в горы. Оставайтесь у нас, а завтра мы обсудим всё с мудрыми и опытными людьми и решим, что делать дальше».
На следующий день пришло полдюжины киргизов и сартов и долгое время обсуждали что делать, и наконец решили, что по крайней мере сейчас мне невозможно было ехать в горы: Белые укрылись в отдаленной долине реки Пскем, единственный выход контролировался Красными; на всех дорогах вокруг была масса красных солдат, как пехоты, так и кавалерии, и единственным выходом для меня было оставаться поблизости.
«Вы не можете прятаться у киргизов», – сказали они, – «у них слишком открытая жизнь; у них никогда не запираются двери; их дома открыты в любое время, так что любой желающий всегда может войти. В кишлаках они продолжают жить так, как они живут в степи. Вы должны спрятаться у сартов. Они бдительно охраняют свои семьи и дома; их двери всегда закрыты и никто без спроса не может войти. Сарты живут закрыто, и вы сможете легко спрятаться среди них.
Мы сейчас пошлём за Акбар Беком. Он старый солдат Худояр Хана23, надёжный и опытный человек. Он отправил немало людей в мир иной, и вы можете положиться на него».
Через час в комнату вошел сарт крепкого телосложения и огромного роста с чёрной бородой, настороженными серыми глазами и умным энергичным лицом. После традиционных приветствий они объяснили ему ситуацию. Он просто кивнул головой в знак согласия и сказал —
«Хорошо. Я спрячу вас, тахир, у себя дома. Я привык давать кров гонимым. Я ненавижу большевиков, сыновей дьявола! И я рад услужить людям царских дней. Переезжайте сегодня ночью в мой дом. Я много слышал про вас и ряд вам помочь».
Поздно ночью один киргиз проводил меня. Была полная луна, но шёл сильный снег, который укрывал меня от любопытных глаз. Через полчаса мы подошли к калитке сельского сартского домика, стоящего одиноко в поле. Мой провожатый постучал условным стуком, и дверь отворилась. Наш хозяин встретил нас в маленьком внутреннем дворике и открыл дверь, ведущую в комнату с глиняным полом, слабо освещенную с помощью чирака – примитивной маленькой масляной лампы, конструктивно подобной античным древнегреческим или египетским масляным лампам. Недалеко от двери вокруг мерцающего очага сидели на корточках пара женщин, юноша, сын Акбар Бека, и маленький мальчик лет двенадцати. Они вежливо поприветствовали меня и пригласили сесть с ними. Одна из женщин была молодой, с большими карими глазами и задумчивым выражением на своем бледном лице; другая была значительно старше с бесхитростным, но не лишённым благородства, выражением лица. Они не проявляли ни тени смущения в моём присутствии, хотя мусульманские законы запрещают женщинам показывать лица чужим мужчинам, так как я был не просто гость, а гонимый странник, и пришел в их дом жить с ними той же жизнью, что и они сами. Никто из них не задал мне ни одного вопроса. Они очень хорошо знали, кого они пригласили к себе в дом, и какая опасность грозила всей семье за это.
