БОРЬБЫ
Дорога от родной и близкой сердцу Черниговщины до известного только по книгам Ярославля была неблизкой и по тем временам нескорой. Но она не показалась Николаю утомительной. В светлое время он почти не отрывался от вагонного окна, за которым неторопливо проплывали незнакомые места. Одна картина сменялась другой, и в каждой было что-то новое, непохожее. Так же неторопливо бежали мысли, сменяя одна другую и незаметно переходя в мечты. Еще в детстве у непоседливого Николая появилась любовь к дороге, которая всегда привлекала его обилием и быстрой сменой впечатлений. Эта любовь не угасала у него до конца жизни. И в зрелые годы он оставался легким на подъем, готовым в любой момент ехать куда угодно и на чем угодно — на поезде, пароходе, автомобиле, верхом на лошади, хотя, если была возможность, всем видам транспорта предпочитал ходьбу пешком. В дороге ему легко думалось и мечталось. А мечты никогда не покидали его — ни за школьной партой, ни в тюремной камере, ни за наркомовским столом. Вот и теперь, прекрасно понимая, что в Ярославле ему будет очень трудно, он, будучи оптимистом, время от времени давал волю воображению, и оно уносило его на крыльях мечты…
Перед самой Москвой Николай познакомился с подсевшим в вагон выпускником орловской семинарии Колей Зверевым, который, как оказалось, тоже ехал поступать в Демидовский юридический лицей. Решили держаться вместе.
В Ярославль они приехали субботним утром. Ни у того, ни у другого ни рекомендательных писем, ни связей, ни просто знакомых в городе не было. На ночевку удалось устроиться в довольно дорогой гостинице на Проломе — 1 рубль 25 копеек в сутки. Сразу же отправились в лицей. Там узнали, что сдавать придется, как они и предполагали, историю, литературу и латынь. Экзамены начинались в понедельник. Оставались одни сутки. Они пошли в гостиницу, рассчитывая немедленно засесть за учебники. Но в гостинице их предупредили, что по семинарскому свидетельству проживать в ней нельзя. Пошли искать квартиру. До сих пор полуказарменное житье, форменную одежду и скудное, истерзанное непрерывными постами, питание им обеспечивали семинарии. Поэтому житейского опыта они практически не имели. Это и послужило причиной тех приключений, о которых впоследствии с юмором любил вспоминать Николай Ильич.
Им сразу попалась дешевая комната, да еще со столом. Молодая бойкая хозяйка сыпала, как горохом:
— Буду вас, красавчики, кормить по утрам: хотите кофе с молоком, хотите чего с молоком, хотите сыру, хотите колбасы иль сардинок. На обед буду готовить, что прикажете.
Семинаристы обрадовались и опрометчиво отдали плату за месяц вперед. Но квартира оказалась настоящим клоповником. К тому же хозяйка уже через полторы недели, нисколько не смущаясь, заявила:
— У меня деньги кончились. На рынке все так дорого! Хотите кушать с маслом, обед с «биштексом», то давайте еще деньги.
Но денег, к ее удивлению, два Николая дать не могли — Подвойскому отец выделил всего 30 рублей, Зверев был не богаче.
Николай предложил Звереву организовать «коммуну». Идея понравилась. Сговорились со студентом Остроумовым из Тамбова, потом увлекли еще троих. К тому времени все шестеро успешно сдали экзамены.
Вялые поиски квартиры сначала не давали результатов. Тогда Николай Подвойский как инициатор «коммуны» взялся за подыскание квартиры сам. В доме на углу Духовской улицы он нашел квартиру из семи небольших комнат. Договорились о цене, из последних денег внесли плату и заняли квартиру. Хозяйка под контролем Подвойского докупила недостающую мебель. Николаю пришлось сдерживать ее — она хотела купить каждому по туалетному столику. Но молодым студентам это было не по карману.
«Коммуна» зажила беззаботной и веселой студенческой жизнью. У каждого — по комнате плюс одна общая комната. В ней на столе целый день кипел самовар. Но однажды утром, когда Остроумов, как всегда, крикнул хозяйке: «Пожалуйста, самоварчик!» — вместо обычного «чичас!» они услышали:
— Студенты, углей нет!
— Как?
— Да так, денежки все вышли! И сегодня ни углей, ни провизии я купить не могу.
Начались голодные дни. Студенты кинулись на поиски случайных заработков. К тому же подкатила осень. Дров нет, в комнатах адский холод. «Коммунары» разным мусором по часу разогревали самовар. Скрашивали жизнь лишь студенческие остроты, но и они уже не всегда веселили.
Однажды кто-то из членов «коммуны» привел на квартиру такого же бедствующего студента, который, кажется, нашел выход. Он договорился в одной церкви о том, что за пятнадцать рублей в неделю будет там со своим хором петь службу.
— Дело лишь в том, — сокрушенно сказал он, — что хора у меня нет, и регентом я никогда не был.
Он предложил членам «коммуны» стать его хором. Тут же сделали спевку. Николай сразу понял, что с таким «хором» дело не пойдет. Он пригласил еще двух бывших семинаристов — с ними, по крайней мере, не надо было все разучивать заново. После трех-четырех спевок решили рискнуть, ибо положение с финансами было безвыходным. Всенощную спели отвратительно. Церковный староста заявил «руководителю», что отказывается от услуг такого «хора». Но тот уговорил старосту подождать до завтра, объяснив, что хористы из разных семинарий, поэтому спеться сразу трудно.
Когда пришли на квартиру, Николай сказал:
— Если завтра будем петь так, как сегодня, нас выгонят. Давайте попробуем спеть так, как пел хор у нас, в черниговской семинарии. Я сейчас на скрипке помогу.
Тренировались до глубокой ночи, потом рано утром.
Обедня сошла благополучно. Николай безоговорочно был признан лидером — «регентом». В последующие дни он пригласил в хор двух мальчиков, ввел женские голоса. Пение «по-черниговски» привело священника и старосту в восторг. Через две недели они изъявили желание, чтобы хор постоянно пел в церкви, и удвоили плату. Но у Николая были другие планы.
— Дело в том, что у нас учеба, а хор студенческий, — сдипломатничал он. — Нам трудно в нужное время быть в церкви. Мы подумаем и решим.
Когда хористы собрались в большой комнате на очередную спевку, Николай вынул из кармана полученные от старосты деньги и бросил их на стол.
— Хватит! Вот ваш заработок! Мне от этих
