способ. Стоило привезти в нужную контору наш маленький бродячий цирк, и проблемы, с которыми сталкивалась Бонни, немедленно решались. Если в соцзащите требовали, чтобы Бонни заполнила новое заявление, или управляющий больницы хотел взять с нее какую-нибудь плату, я сперва испытывала их терпение сама, а потом говорила: «Ладно, Бонни, объясни, в чем дело». Немного помолчав, Бонни начинала свой рассказ голосом Даффи Дака, и это всегда срабатывало. Куда бы мы ни пришли, все так отчаянно хотели от нас поскорее избавиться, что, кажется, готовы были сказать: «Вот этот стул можете забрать с собой. Вам понравились эти цветы? Все что угодно, только убирайтесь отсюда».
Мы нашли Бонни новое жилье – полуразрушенную лачугу на Мьюзик-Маунтин-роуд, в которой она, должно быть, чувствовала себя как дома. Аренда стоила двести долларов в месяц, и в службе жилищной помощи нас заверили, что возьмут это на себя. Но водоснабжение никто оплачивать не хотел. И именно благодаря этому Бонни стала выходить из дома сама и снова начала общаться с людьми. Она дошла до того, что вернулась за руль и теперь, погрузив бутылки в багажник своей «тойоты»-развалюхи, ездила за водой в Хэппи-Холлоу к источнику. Чтобы добраться до родника, нужно спуститься по горе к дереву гикори, а чуть поодаль та же самая вода бьет из четырех кранов фонтанчика. Люди приносили туда молочники, бутылки из-под отбеливателя и другие самые разные емкости – так источник стал местом встреч и знакомств. Достаточно было дождаться, пока люди достанут бутылки, и можно было заводить разговор. Из соседнего фонтанчика Бонни набирала большой кувшин горячей воды, чтобы искупаться и вымыть голову: у нее постепенно отрастала шевелюра с проседью. Если Бонни была в настроении, ей ничего не стоило начать беседу даже крякающим голосом, и вскоре среди заблудших душ, приходивших к источнику, у нее появилось немало друзей. Бонни была воплощением Хот-Спрингса: к ней либо тянулись, либо от нее бежали.
Насколько открыто я рассказывала Бонни о том, как помогаю умирающим, настолько же тщательно я скрывала эту сторону своей жизни от Сэнди. Я знала, что она ненавидит геев. «А чего хорошим членам пропадать? – любила повторять она. – Это все равно что идти против природы и против Бога». Сэнди в Бога не верила, но была одной из тех, кто обращается к вере, когда это им на руку. А еще Сэнди искренне негодовала на тех, кто предлагал туристам-натуралам попробовать что-нибудь новое. «Они живут только для того, чтобы отбирать у меня мужчин».
Но Сэнди, по крайней мере, говорила все как есть, и мне это было просто необходимо. Ей же от меня нужны были только мои уши, чтобы рассказывать мне свои истории. Мы вместе отдыхали в джакузи гостиницы «Арлингтон», а в теплые декабрьские дни, следуя нашей зимней традиции, плавали на каноэ по реке Уошито. Лодку мы брали напрокат у деревенских бедняков. Дети и взрослые смотрели на нас, одетых в лифчики от купальников, как на пришельцев. Вместо трусов мы надевали шорты или штаны, потому что на закате становилось заметно прохладнее.
– Я тебе говорила, что вчера мне пришлось отшить того парня? – спросила Сэнди, когда мы однажды скользили по воде. – У него член размером с сигарету.
– Ох, Сэнди, ты доиграешься. Один из них когда-нибудь обязательно хорошенько тебя отдубасит.
– Ну нет, здесь я повелась на недобросовестную рекламу, – ответила Сэнди. – Зачем показывать ковбоя «Мальборо», а потом подсовывать мне «Вирджиния Слимс»? [14]
– Нам бы с тобой устроиться в Dairyette, – пошутила я.
В этом заведении не слишком разборчивые провинциалки могли знакомиться с водителями грузовиков, работающих на водопроводные и канализационные компании.
– Точно, Рути, – поддакнула Сэнди. – Всего-то нужно делать этим парням глазки, если они на тебя заглядываются.
– А потом один из них вернется к нам без товарищей. «А где остальные парни? – спрошу я. – Кстати, у тебя отличные зубы».
– И она еще говорит, что не умеет знакомиться с мужчинами! – усмехнулась Сэнди.
– Да кому они нужны? – отмахнулась я и повернула голову, услышав вдалеке рокот. – О, а вот и они.
Над рекой очень низко летел реактивный самолет. Когда мы с Сэнди выходили на воду, пилоты с военной базы Джексонвилла всегда старались пролететь как можно ближе к земле.
– Привет, мальчики! – крикнула я, и самолет промчался над нашими головами с таким ревом, что я едва услышала собственный голос.
Переходя из комнаты в комнату, я прибиралась, будто в ожидании гостей. Но ко мне должен был приехать всего-навсего отец Эллисон, а он обычно даже из машины не выходил. Не то чтобы я была против. Готова поклясться, что по воскресеньям утром он специально вез Эллисон из Литл-Рока как можно медленнее, чтобы я нервничала, что мы опоздаем в церковь. В нашей методистской церкви проводили две воскресные службы: в 8:30, когда в храм приходили лишь древнейшие крошечные старушки, и в 10:50. Вторая служба заканчивалась ровно в полдень. Мы старались опередить баптистов, ведь иначе могли остаться без обеда. В перерыве между службами проводились занятия воскресной школы. Я хотела, чтобы Эллисон с детства познакомилась с Писанием, да и сама порывалась присоединиться к взрослым группам по изучению Библии. На этих собраниях высказывались абсолютно все, и если тебя не было за столом, предметом обсуждения становилась твоя персона.
Я ходила в методистскую церковь, потому что там всегда ощущалось присутствие Бога. Каждое воскресенье. Я чувствовала, что Он рядом, чувствовала Его любовь. Меня воспитывали в южно-баптистских традициях, и я хотела, чтобы Эллисон росла в менее жестких религиозных рамках. Родители ее папаши были очень набожными людьми, а сам отец и думать не желал о вере. Ему было все равно, куда я вожу Эллисон. Главное преимущество методистов в том, что они богобоязненны в меру и их убеждения кажутся всем довольно безобидными. Но с первой минуты в методистской церкви я поняла, что попала в святое место. Там я чувствовала себя в безопасности, и, думаю, там и было пристанище Бога в Хот-Спрингсе. Его летняя резиденция.
Многие верующие выбирали эту церковь, чтобы заводить полезные знакомства: сюда приходили все врачи и банкиры. Церковь из серого камня в неоготическом стиле высилась на главной улице города, и стоящий напротив центральный баптистский храм на ее фоне выглядел довольно куце. Когда я заносила наши данные в церковную адресную книгу, я указала только номер нашего абонементного ящика, чтобы никто не узнал, где мы живем. Напротив моего имени и без того значилось мисс, а не миссис.
Когда в октябре 1983-го мы с мужем наконец-то развелись, я выслала его в Литл-Рок. Я пришла к его отцу и, объяснив причину, попросила одолжить мне пикап. Мне нужна была машина, к которой можно прицепить грузовой вагончик. Когда муж, проведя ночь с очередной пассией, пришел домой, все его вещи уже были собраны, и я сказала ему, что он переезжает в Литл-Рок. Он не хотел уезжать из Хот-Спрингса.
– Даже не пытайся, ты переезжаешь! – сказала я. Делить с ним свой город я не собиралась.
Я была готова уйти от него, еще когда родилась Эллисон, но моему телу требовалось время, чтобы восстановиться. Муж спал со всеми подряд и, казалось бы, должен был требовать от меня меньше секса, но откуда мне было знать? До нашей встречи он был женат на некой Линде, с которой у них появился сын и которую его родители по-прежнему считали своей настоящей невесткой. Они приглашали Линду на все праздники, и вскоре я поняла, что мне на этих семейных встречах места нет. У моего мужа не хватило духу сказать мне об этом в наш первый совместный День благодарения. Я, конечно же, принарядилась и совершенно растерялась, когда он повернул машину к кладбищу Файлс.
– Подумал, что тебе будет приятно побыть со своими родными, – сказал он.
Я вышла из машины. А он нет.
– Там будет Линда, – сказал он. – Я приеду
