Что ж, теперь все ясно.
В интересах сохранения особой секретности УРов, а точнее, системы долговременных железобетонных сооружений, проводить учения стрелковых дивизий в них воздерживались. И я не помню, чтобы в период с 1934 по 1940 год подобные учения с полевыми войсками проводились.
А зря. Ведь как показали первые месяцы Великой Отечественной войны, далеко не каждый красноармеец из полевых войск, неожиданно посаженный в дот, мог умело и спокойно действовать в его тесных стенах. К доту надо еще привыкнуть, как говорится, обжиться в нем. Я не раз потом расспрашивал красноармейцев и младших командиров о том, какие чувства они испытывали, впервые оказавшись в доте. И все они в один голос отвечали - не совсем приятные. Толщина бетонных стен, говорили опрашиваемые, как бы давит на тебя, а вид поля боя через узкую амбразуру угнетает своей ограниченностью.
К словам этих бойцов трудно что-нибудь добавить.
В мае 1935 года меня назначили начальником отделения боевой подготовки управления начальника артиллерии Белорусского военного округа. А короче помощником начальника артиллерии округа.
Причиной такого назначения, как говорили, послужило то обстоятельство, что кандидата на эту должность приказали искать в самом округе. Муев же не захотел трогать никого из начальников артиллерии корпусов. Вот тогда-то его выбор и пал на меня, относительно нового человека в округе.
Откровенно говоря, я был рад поработать помощником у Д. Д. Муева. За год службы в Белорусском военном округе успел узнать о нем много хорошего. Слышал, например, что Муев отличается самостоятельностью взглядов, никогда не заискивает перед старшими начальниками. Говорили, что командующий войсками округа И. П. Уборевич высоко ценит своего начарта.
А Д. Д. Муева и нельзя было не ценить. Это был прекрасный артиллерист, всесторонне образованный человек. Полковник царской армии (по специальности артиллерист), он с первых же дней создания РККА добровольно влился в ее ряды. Готовил красных командиров-артиллеристов, воевал на фронтах гражданской войны. И вот сейчас возглавлял артиллерию очень сложного, приграничного округа.
...Уборевич, когда Муев представил меня как своего нового помощника, сдержанно поздоровался. А узнав, что я в свое время служил в 28-й стрелковой дивизии, а потом и припомнив меня по встречам в 1927-1928 годах, оживился, поздравил с повышением, выразив уверенность в том, что я оправдаю оказанное доверие.
В июне 1935 года состоялось командно-штабное учение со штабом конно-механизированной группы (армии). В нем участвовал и я, так как на военное время был приписан в эту группу на должность начальника артиллерии. Вот здесь-то мне и довелось впервые познакомиться с С. К. Тимошенко (он занимал тогда должность заместителя командующего войсками округа). С. К. Тимошенко при поездках в штабы корпусов и дивизий обязательно брал с собой меня, начальника артиллерии группы. Я исполнял при нем как бы две роли начарта и представителя штаба группы (армии) по общевойсковым вопросам. Видимо, моя работа С. К. Тимошенко понравилась, так как он как-то обронил, что запомнит меня. Но осенью 1935 года С. К. Тимошенко был переведен в Киевский Особый военный округ, а вместо него к нам прибыл И. Р. Апанасенко.
Весной 1936 года по инициативе того же И. Р. Апанасенко в округе создали небольшую и совершенно засекреченную штабную организацию, назвав ее инспекцией. Туда вошли Р. Я. Малиновский, П. А. Найденов, П. Д. Уткин и я. В случае войны эта инспекция по замыслу ее создателей должна была развернуться в штаб конно-механизированной армии.
Повторяю, дело считалось особо секретным. Мы даже не имели права писать кому-либо в войска или получать оттуда корреспонденцию.
Кстати сказать, Малиновский и я убедительно просили не назначать нас в инспекцию, а оставить на занимаемых прежде должностях: Малиновского - в оперативном отделе штаба округа, меня - на должности помощника начальника артиллерии округа. Но Уборевич, вызвав нас к себе, довольно строго отчитал за непонимание оказанного нам доверия. И, указав на важность создаваемой организации, в наших просьбах отказал. Так я ушел от Муева. Правда, Малиновский вскоре уехал в Испанию. И нас в инспекции осталось трое: Уткин, Найденов и я.
К чести Д. Д. Муева, он до самого лета 1937 года не брал себе помощника, настаивая на моем возвращении на прежнюю должность. Но И. П. Уборевич и И. Р. Апанасенко оставались непреклонными.
В первых числах марта 1937 года мне, ставшему к тому времени уже полковником, было приказано прибыть в одно из центральных управлений Наркомата обороны. Я безмерно обрадовался этому, наивно полагая, что вызов связан с отправкой в Испанию, куда многие из нас тогда упорно просились.
Однако в Москве ожидало иное. Оказалось, что нас, троих командиров майоров Спирина, Белова и меня, полковника, - отправляют на трехмесячную учёбу в чехословацкую армию. Спирин ехал в пехоту, Белов - в танковые войска. Ну а я, понятно, - в артиллерию.
За несколько дней, что находились в Москве, переобмундировались переоделись в штатские костюмы. Затем инструктаж - и в путь.
В Варшаве - первая остановка. Приехали туда во второй половине дня, а поезд на Прагу на следующий день утром. Нас устроили на ночлег в гостиницу.
Вечером побродили по Варшаве. Видели довольно щеголеватых польских офицеров, прогуливавшихся по улицам. А утром выехали в Прагу.
На перроне вокзала чехословацкой столицы нас уже ждал молодой человек в штатском. Спросив мою фамилию (я был старшим группы), он представился лейтенантом Дубовым, секретарем военного атташе при посольстве СССР в Чехословакии. На мой вопрос, как же это он смог безошибочно обратиться именно к нам, Дубов невозмутимо ответил, что наших легко узнать по широкополым шляпам. Что ж, это уже урок. И нашей троице пришлось тут же расстаться с предметами особой гордости - шляпами, приобретенными в Москве.
На другой день уже военный атташе представил нас начальнику генерального штаба чехословацкой армии. Тот дал обед в одной из пражских гостиниц. После этого наша группа разделилась. Я, например, направился в город Иршибрем, где стоял артиллерийский полк. Там должна была проходить моя учёба. Офицеры чехословацкого полка встретили меня с большим почтением. Ведь у них звание полковника получали обычно уже в почтенном возрасте, да и то относительно немногие. Мне же шел всего лишь тридцать девятый год...
Предупредительное отношение чехов к советскому полковнику объяснялось и еще одним обстоятельством, куда более важным, нежели первое. В Чехословакии уже явно прослеживалось опасение по поводу агрессивных замыслов фашистской Германии. И взгляды здравомыслящих людей невольно тянулись к востоку, к СССР.
