всех трудящихся на основе Советской программы и принимая во внимание все местные и бытовые условия и в согласии с голосом трудового казачества на местах» [4].
Это воззвание Совнаркома, а также деятельность большевистских подпольных комитетов в Ростове-на-Дону, Таганроге, Миллерово и других промышленных районах области сильно способствовали отрыву трудового казачества от Каледина. Некоторые казачьи части под воздействием большевистской агитации отказывались подчиняться ему. Особенно активно выступали против Каледина казаки-фронтовики.
Большую роль в борьбе с калединщиной сыграл съезд революционных казаков, состоявшийся 8 января 1918 года в станице Каменской. На этом съезде присутствовали и ростовские большевики, эвакуировавшиеся в Воронеж после занятия Ростова белоказаками. Съезд в станице Каменской избрал Военно-революционный комитет, который предъявил Каледину ультиматум с требованием сложить свои полномочия. Председателем казачьего Военнореволюционного комитета был избран казак-фронтовик подхорунжий казачьей батареи Ф.Г. Подтелков, пользовавшийся большим авторитетом среди трудовых казаков за свой прямой и открытый характер и за свои смелые революционные выступления. Секретарем комитета избрали молодого энергичного прапорщика 28-го Донского казачьего полка М.В. Кривошлыкова.
Эти мужественные люди в борьбе за советскую власть на Дону привлекли на сторону большевиков много донских казаков.
Усилиями советских войск и красногвардейских отрядов, а также рабочих, крестьян и революционных казаков в самой Донской области в начале 1918 года мятежная калединщина была разгромлена. Атаман Каледин накануне краха своей контрреволюционной авантюры застрелился.
Вернувшись на родину, в станицу Платовскую, я застал там много солдат, рядовых казаков и унтер-офицеров фронтовиков, вернувшихся из старой армии раньше меня. Среди них был Т.Н. Никифоров, служивший в одной дивизии со мной, член нашего дивизионного солдатского комитета, по происхождению коренной донской крестьянин Сальского округа. На фронте он проявил себя храбрым солдатом, и теперь это был молодцеватый подпрапорщик с тремя Георгиевскими крестами на груди.
Еще до моего приезда в станице состоялась сходка сторонников советской власти, и на этой сходке Т.Н. Никифоров, знавший о моей связи с Фрунзе, с Минским городским Советом и Минским комитетом большевиков, предложил подождать меня, чтобы решить, как и с чего начинать организацию советской власти в станице.
В день моего приезда в Платовскую у нас в доме собралась вторая сходка сторонников советской власти. Пришли Никифоров, Городовиков, братья Сорокины, Сердечный, Долгополов, Новиков, Лобиков, мой браг Емельян, вернувшийся из армии старшим унтер-офицером, и другие.
Рядом с Никифоровым сидел очень скромный на вид человек, с которым в дальнейшем меня близко связала общая судьба в борьбе против белогвардешцины. Это был калмык Ока Иванович Городовиков. Изрядно потрепанная форма казачьего урядника туго обтягивала его небольшую, но плотно сбитую фигуру. Строгое, с бронзовым отливом лицо Оки Ивановича выражало сосредоточенную задумчивость.
Мне было известно, что Городовиков после действительной службы был инструктором при Станичном правлении — обучал молодых казаков искусству езды на лошади и владению холодным и огнестрельным оружием.
Около Городовикова стоял рыжеватый осанистый старший унтер-офицер пехоты Сердечный. В стороне сидели очень похожие друг на друга братья Сорокины. Младший молчал, а старший — по профессии бондарь, бедняк, славившийся в станице своей добротой, — время от времени задавал вопросы. Богатырь Новиков и степенный русобородый Долгополов переговаривались вполголоса, все время поглядывая на меня. Крутолобый начальник почты Лобиков прохаживался по комнате, приглаживая свои небольшие черные усики. Больше всех говорили Никифоров, Сердечный и я.
Речь шла о том, как избираются и работают Советы. Я поделился известным мне немного опытом Минского Совета, а потом стал расспрашивать о положении в станице и округе.
На этом небольшом совещании наша инициативная группа выбрала комитет по подготовке общего собрания населения станицы и приписанных к ней хуторов, которое должно было провозгласить советскую власть и избрать станичный Совет рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Так как половину двенадцатитысячного населения станицы и хуторов составляли калмыки, решено было выбрать в станичный Совет пропорционально шесть человек от русских и шесть от калмыков, исходя из нормы — от каждой тысячи жителей одного депутата.
Вся подготовительная работа была проделана за несколько дней, и 12 января 1918 года состоялось общее собрание населения станицы Платовской и близлежащих хуторов. Выступали многие наши активисты, выступал и я рассказывал, что такое советская власть. Зажиточные казаки пытались помешать собранию, но им это не удалось. Собрание провозгласило в станице советскую власть и предложило станичному атаману убираться вон.
Сейчас же после собрания начальник почты Лобиков и солдат Долгополов, ставший потом начальником милиции, сорвали вывеску «Станичное правление» и прикрепили красное полотнище с надписью: «Станичный Совет рабоче-крестьянских, казачьих и солдатских депутатов».
Таким образом, станица Платовская одна из первых в Саль- ском округе твердо встала за Советы, когда в окружной станице Великокняжеской еще сидел атаман. Станичный Совет избрал своим председателем старшего Сорокина, меня — заместителем председателя, Никифорова — народным военным комиссаром, Сердечного — его заместителем по формированиям, младшего Сорокина — народным комиссаром по продовольствию и конфискации помещичьего имущества.
После избрания станичного Совета я, по решению Исполкома Совета, поехал на хутора призывать людей на нашу сторону. Выступать на сходах приходилось осторожно, продумывая каждое слово. В хуторах были и сторонники и противники советской власти. Одно случайно сорвавшееся слово могло привести к неприятным осложнениям, а то и к драке между противниками. Особенно упирались зажиточные калмыки. Следует сказать, что калмыки Сальского округа за активную помощь в подавлении восстания Степана Разина еще императрицей Екатериной II были пожалованы в донские казаки и пользовались всеми правами казачества. Больше того, учитывая их кочевой образ жизни и главное занятие — скотоводство, царизм наделял землей не только калмыцких мужчин, но и женщин.
Калмыки не хотели поступиться своими крупными наделами земли и поэтому в большинстве своем выступали против советской власти.
Некоторые казаки, как только речь заходила о наделе иногородних землей, говорили:
— Мы не против Советов, а земельку нашу не трожь — не вами дадена.
— Зачем нам трогать вашу землю, — отвечали мы им, — земли много у помещиков и коннозаводчиков. Их землю и нужно отдать крестьянам и беднейшим казакам.
Очень повлияло на неимущих крестьян и казаков в смысле привлечения их на сторону советской власти бегство помещиков и буржуазии из центральных областей России на юг — в понизовье Дона и казачьи округа Кубани и Терека. Часто можно было услышать такие разговоры: раз богачи бегут от Советов, значит Советы за нас, за бедноту.
13 февраля, когда я находился в одном из прилегавших к станице хуторов, ко мне прискакал гонец с запиской от Сорокина, просившего меня срочно вернуться в станицу ввиду неотложного дела. Вечером, приехав в Платовскую, я узнал в станичном Совете, что