Я знаю, что я пережила и что пережил мой брат.
Он заявил судье, что трое мужчин из той семьи схватили его и подвергли содомии, а он плакал и кричал: «Я расскажу отцу, я скажу полиции». Тогда мужчины пригрозили, что убьют его, если он заговорит. Потом они силой притащили его к себе в дом, заперли в комнате, вновь избитого и изнасилованного, и отдали его полицейским только после того, как вмешался отец, искавший его несколько часов.
Согласно нашим законам, доказать насилие над женщиной практически невозможно. Необходимы показания четырех свидетелей, видевших своими глазами, что происходило. В случае со мной, как и с моим братом, единственными свидетелями были наши насильники.
В тот день я не знала, почему меня доставили в госпиталь вместе с братом. В полицейской машине я думала, что это не для того, чтобы увидеться с врачами, а для того, чтобы отвезти меня одну к префекту. В конце концов я оказалась в кабинете президента генерального совета. Там меня ожидала женщина.
Это была женщина-министр, объяснившая, что правительство поручило ей вручить мне чек на пятьсот тысяч рупий — эквивалент восьми тысяч долларов. Характер у меня недоверчивый, а обстоятельства вынуждали сохранять еще большую осторожность. Я испугалась, что это очередная ловушка.
Я выслушала слова сожаления, глядя на протянутую руку, взяла чек, даже не глядя на цифры — я слышала, и этого было достаточно. Пятьсот тысяч рупий! Я даже не могла представить такой огромной суммы. Можно многое купить на эти деньги... Машину, трактор, уж не знаю что еще. Кто в моей семье когда-нибудь имел такие деньги? Или получал такой чек?
Недолго думая, по какому-то инстинктивному побуждению, я смяла листок и бросила на пол. Это было презрение не к даме, а к чеку.
— Мне этого не нужно!
Ведь не узнаешь: а вдруг, если эта дама дает мне столько денег, возможно, она пришла по поручению того, кто хочет похоронить дело?
Но она настаивала, уговаривала меня принять чек, и один раз, и другой, и третий. Она была хорошо одета, производила впечатление респектабельной женщины, и в ее глазах я не видела тени обмана. Тогда я сказала:
— Мне нужен не чек, мне нужна школа!
Она улыбнулась.
— Школа?
— Да, школа для девочек из нашей деревни. У нас ее нет. Если вы действительно настаиваете, то я вам скажу: мне не нужен этот чек, но мне нужна школа для девочек нашего поселка.
— Хорошо, мы вам поможем построить школу, но для начала прими чек. Разделите деньги с отцом, а я вам обещаю в добавление к этому построить школу. Вы должны будете оплачивать адвоката, а это стоит дорого.
Об этом я знала. Один пакистанец, занимавшийся защитой прав женщин, сказал мне, что хороший адвокат может запросить двадцать пять тысяч рупий. А процесс может затянуться, поэтому он может потребовать еще денег. Именно поэтому те, кто победнее, предпочитают обращаться в джиргу. Совет выслушивает обе стороны, предлагает соответствующее решение, и дело заканчивается за один день. По правилам, никто не может говорить неправду перед джиргой, потому что в деревне все обо всех всё знают, и глава совета выносит решение, чтобы никто не оставался врагами навсегда.
К моему несчастью, того, кто принял решение в тот день вопреки мнению муллы, звали Фаиз. И он разделил жителей деревни, вместо того чтобы их примирить.
Что ж, я приняла чек. Потом эта женщина очень деликатно задала мне несколько вопросов, и я осмелилась сказать ей, потому что она была женщиной, и к тому же ее лицо было искренним и благородным, что моя жизнь находится в опасности. Меня не информировали о том, что происходило с насильниками, но я поняла, что их продержали несколько дней в комиссариате, а потом отпустили. Все мужчины из той семьи вернулись домой, все они находились рядом с нами и ждали только одного: как бы нас уничтожить.
— Это соседи. Они живут напротив нашего дома. Между нами только поле. Я не решаюсь выйти на дорогу. Я чувствую, что они меня караулят.
Она ничего не пообещала, но я видела, что она понимает сложность ситуации. Все завертелось очень быстро. Быстрее, чем можно было ожидать в тот момент. Газеты на протяжении четырех дней так много говорили о моей истории, что о ней знала вся страна, вплоть до правительства в Исламабаде. Дама-министр была государственным секретарем по делам женщин Пакистана. Эта мадам Аттийя, вручившая мне чек и обещавшая помочь построить школу в нашей деревне, была послана самим президентом. Мои фотографии были повсюду, моя история была во всех газетах, не только в стране, но и за рубежом. Международная амнистия тоже была с ней ознакомлена.
4 июля 2002 года прошла демонстрация обществ, защищающих права человека, которая потребовала правосудия. Критиковали местную полицию за то, что мою жалобу зарегистрировали слишком поздно, за то, что мне дали «подписать» чистый лист бумаги. Я обратилась в полицию 28 июня, а они поставили 30-е на своем рапорте, который намеревались поскорее похоронить. Судья, с которым я встречалась, сообщил журналистам обо всех этих фактах, объяснив, что невозможно было, чтобы история не дошла до ушей полицейских раньше, чем я решила обратиться с жалобой, и что решение джирги было позорным. Даже министр юстиции заявил британскому телевидению, что решение джирги под предводительством клана мастои должно быть расценено как акт терроризма, что племенное собрание было незаконным и что виновные предстанут перед антитеррористическим судом. Речь шла о злоупотреблении властью.
Таким образом, правительство Пакистана расценило дело Мухтар Биби как дело государственной важности. Восемь человек из семьи мастои были арестованы 2 июля, а полиции предстояло давать объяснения. Активно разыскивали четырех обвиняемых, пустившихся в бега, но которых вот-вот должны были посадить в тюрьму. Для моей охраны и защиты моей семьи был прислан наряд полицейских. В итоге полиция арестовала пятнадцать человек. Суду давалось трое суток, чтобы вынести постановление о судьбе тех, кто считался виновным.
Это было так необычно. Во всем мире знали мое лицо, говорили о трагедии моей семьи. Я с трудом вникала во все эти вещи, потому что все происходило очень стремительно. Я вернулась домой с чеком. Мадам министр сказала мне, что отец может пойти в Джатое в банк, директор которого предупрежден о том, что он должен открыть счет на имя отца и на мое имя. У меня никогда в жизни не было банковского счета. У моего отца тоже. Мы скорее пошли туда, чтобы наши деньги были в безопасности. Они только попросили две подписи и выдали отцу чековую книжку.
В тот же вечер, вернувшись, мы увидели человек пятнадцать вооруженных полицейских вокруг нашего дома. Это приехал губернатор в сопровождении по меньшей мере пятидесяти человек, чтобы подбодрить нас и сказать мне, что виновные обязательно будут наказаны. Он также заявил, что считает меня почти своей дочерью, что я должна стоять до конца и что он окажет мне всяческую поддержку.
