В тот же вечер, вернувшись, мы увидели человек пятнадцать вооруженных полицейских вокруг нашего дома. Это приехал губернатор в сопровождении по меньшей мере пятидесяти человек, чтобы подбодрить нас и сказать мне, что виновные обязательно будут наказаны. Он также заявил, что считает меня почти своей дочерью, что я должна стоять до конца и что он окажет мне всяческую поддержку.
Через полчаса он укатил со всей своей свитой.
Бедные полицейские должны были спать под деревьями. Поскольку их было так много, нам еще надо было всех накормить и напоить. Двести пятьдесят тысяч рупий, полученных моим отцом, долго не пролежали, потому что маленькая армия полицейских оставалась на посту вокруг дома в течение целого года. Лишь их зарплата была за счет государства.
Как всегда, в драматических обстоятельствах оказывается что-то смешное. В тот же день к нам приехал в окружении многочисленных родственников дядя со стороны матери, которого я не видела очень долгое время. Со дня моего развода, во всяком случае, то есть лет семь. У него был сын моего возраста, женатый, с двумя детьми. Дядя никогда не просил меня выйти за его сына замуж. Увидев меня в обществе губернатора и с чеком в руках, он сформулировал свое предложение в виде притчи:
— Сломанную ветвь нельзя выбрасывать, надо сохранить ее в семье. Если она согласна, я возьму ее для своего сына в качестве второй жены!
Я поблагодарила, без комментариев, но согласия не дала. Чего он хотел для своего сына? Чек от правительства или меня?
Что касается меня самой, то я хотела школу.
Пакистанский закон разрешает помещать в тюрьму людей, замешанных в изнасиловании, будь они непосредственными участниками или просто свидетелями. Их судят по закону ислама. Но предстать перед антитеррористическим судом — это было совершенно ново для случаев подобного рода. Правительство учредило специальный суд на уровне пяти районов. В моем случае это было благоприятным решением: я не должна буду доказывать факт изнасилования с четырьмя свидетелями. Это уже установлено при осмотре. Также несколько жителей деревни видели, как меня затаскивали в хлев, а потом вышвырнули на улицу перед всем миром.
Моя безопасность была обеспечена. В какой-то степени я тоже находилась в заключении, потому что все мои перемещения осуществлялись под неусыпным надзором полиции.
Суд затребовал полное досье. Требовалось быстрое разрешение конфликта, чтобы успокоить людей, средства массовой информации и международную прессу, которые не прекращали критиковать отсутствие законных прав женщин в условиях демократии, а также традиционное применение племенной системы. Организации по защите прав женщин и ассоциации защиты прав человека, работающие в Пакистане, использовали мой показательный случай, чтобы напомнить, с помощью прессы, об историях, которые обычно едва ли становятся известны широкому населению. Вся страна была со мной.
«Мать семейства, по своей инициативе попросившая развода, поскольку подвергалась насилию со стороны мужа, была убита прямо в кабинете адвоката, в Лахоре. Самому адвокату также грозит опасность. Убийца по-прежнему находится в бегах».
«В деревне недалеко от г. Суккур три брата сожгли заживо свою невестку под предлогом ее неверности мужу. Женщина была спасена своим отцом, но позже скончалась в больнице».
Список подобных историй бесконечен. Идет ли речь о разводе, о предполагаемой неверности или выяснении отношений между мужчинами, женщине приходится платить очень дорого. Ее отдают в качестве компенсации за оскорбление, ее насилуют враги мужа, чтобы отомстить ему. Мужчинам достаточно начать ссориться по любому поводу, и вот уже один начинает вымещать злобу на жене другого. В деревнях очень часто мужчины сами творят правосудие, применяя принцип «око за око». И всегда это вопрос чести, и все им позволено. Отрезать нос своей жене, сжечь родную сестру, изнасиловать жену соседа.
И даже если полиции удается их арестовать, пока они не успели убить, их инстинкт мщения не утихает. Всегда есть другие члены семьи, мужчины, готовые принять эстафету защиты чести брата или кузена. Я знаю, например, что один из братьев Фаиза, более сумасшедший и более возбужденный, чем другие, даже не допускал мысли о том, чтобы принять от меня просьбу о прощении. И никто не мог ему в этом помешать. Напротив. Чем насилие страшнее, тем более они чувствуют себя обязанными в нем участвовать.
Я не собиралась их прощать, совсем нет, просто старалась разъяснить иностранцам, которые задавали мне вопросы, как функционирует общество в Пенджабе, в провинции, в которой преступления во имя чести, к сожалению, наиболее распространены. Я родилась в этой стране, подчинялась этим законам, и для меня не было секретом, что я, как и другие женщины, принадлежу мужчинам моей семьи — как вещь, с которой они вольны делать что угодно. Подчинение было строжайшим.
Специальный суд находился в административном центре Дера Гази Хан, расположенном к западу от реки Инд, в трех с лишним часах езды на машине от нашей деревни. Итак, моих насильников будет судить антитеррористический суд. Полиция нашла у них оружие, вероятно, не все, что у них было, потому что до ареста они длительное время отсутствовали и имели возможность перепрятать все, что хотели. Не знаю, наличие ли оружия явилось причиной того, что они были вызваны в антитеррористический суд: ведь в провинции очень многие мужчины вооружены. Единственным преимуществом для меня было то, что вмешательство правосудия оказалось очень скорым. При обычном судопроизводстве дело могло тянуться месяцами и даже годами.
Надо было присутствовать на заседаниях каждый день, а мне было очень трудно ездить туда и обратно между Дера Гази Ханом и Мирвалой. Поэтому я попросила, чтобы меня устроили на месте, и мне нашли жилье в пригороде. Я не слишком привычна к городу, к пыли, шуму на улицах, к повозкам, рикшам, грузовикам и ревущим мотоциклам. Мне предстояло прожить там три недели.
Первое заседание началось в пятницу, через месяц после драмы. Такая быстрота была исключительной.
Обвиняемых ввели в зал суда в наручниках. Четырнадцать мужчин, среди них Рамзан. Девятерым вменялось в вину то, что они держали под прицелом моего отца и не давали ему уйти. Фаиз и четверо других привлекались за изнасилование. До сих пор ни одного мужчину, даже преступника, не наказывали за месть или преступление во имя чести. Они не верили в это и полагали, что выйдут из суда оправданными. Фаиз и другие не говорили сами, вместо них выступал их адвокат. Я нашла их менее заносчивыми, чем обычно, и мне не было страшно встретиться с ними лицом к лицу. Вчерашние волки превратились в ягнят, по крайней мере внешне. Они не хвастались больше, как тогда, после своего злодеяния, больше не выставляли его как цену за их фамильную «честь».
