Но на самом деле Band of Joy требовалось гораздо больше усилий, чтобы завоевать сердца аудитории. Участники группы иногда выступали с разукрашенными лицами и носили длинные фраки. Они устраивали войнушку на сцене с игрушечными автоматами. А толстый басист, одетый в кафтан и расклёшенные брюки прыгал со сцены в толпу, страшно пугая её тем самым. Как будто «Гинденбург» (а может, «Цеппелин»?) падал на них. Если в этом и был какой-то смысл, никто не мог понять — какой именно.
Одним вечером группа играла в Селкирке, и пьяный посетитель концерта бросил в Планта кусок пирога. Роберт постоянно двигался по сцене, поэтому пирог вреда никакого не причинил.
Band of Joy играли два концерта в неделю, но денег много мы не зарабатывали, — вспоминал Роберт годы спустя. — Если бы я не был к тому времени женат, а у моей жены Морин не было работы, мне нечего было бы есть. Вот так! Я бы стоял на бирже труда.
В известной степени, Морин была спасительницей Роберта, и он это знал. Без её денег, не говоря уже о моральной поддержке, он бы давно сдался. Он встретил её на концерте Джорджи Фейма, и они вскоре стали вместе жить, а затем поженились. Когда Роберт приносил домой какие-то деньги, она была уверенна, что у них будет крыша над головой. Когда его уверенность пошатывалась, она помогала восстановить её. Роберт часто говорил, что если бы не Морин, он давно бы сошёл с ума.
Band of Joy продолжала бороться за выживание. Они работали за семьдесят фунтов за вечер, играли песни Сонни Бой Уильямсона и Grateful Dead и даже записали несколько демо в студии Regent. Но к их разочарованию, контракта никто им не предложил. В конце концов, в отчаянии от отсутствия перемен, Роберт решил, что борьба не стоит продолжения. Группа распалась.
И снова Роберт должен был принимать тяжёлые решения касательно будущего. В начале 1967-го он работал дорожным рабочим и укладывал асфальт где-то на Вест Бромвич Хай стрит, а на заработанное (шесть шиллингов и два пенса в час) покупал альбомы Buffalo Springfield, Love и Moby Grape. Большая часть английской рок-сцены была убожеством и недостойной записи на виниле. Но Grape — с их комбинацией блюза, фолка, рока, ритм-энд-блюза, кантри и блюграсса — вернула Роберта в музыке, к большому горю родителей.
Даже после того, как Led Zeppelin стали миллионерами, примирение с отцом затянулось на годы. Отец Роберта не признавал карьеру рок-певца своего сына, даже несмотря на невероятный успех. Этот факт сильно ранил Роберта. На одном приёме в Бирмингеме я разговаривал со старшим Плантом и предложил ему бутылку пива — без бокала. Он посмотрел на меня с отвращением, словно говоря: «Ты за кого меня принимаешь, чтобы я пил прямо из горла?» Он был совсем из другого мира.
Джон Бонэм был весьма практичным парнем. Насколько я знал его, никакие маски не скрывали настоящего Бонэма. Вся громкость, всё безумие, всё остроумие и весь талант — в этом был Бонзо. Что внутри, то и снаружи.
В детстве, задолго до Band of Joy или Led Zeppelin, он молотил по всему, что могло издавать шум. Родился он в 1948 году в Реддиче, что в двенадцати милях к югу от Бирмингема, он колотил по маминым горшкам и сковородам, или по жестяному подносу, к которому была приделан провод, чтобы было похоже на звук рабочего барабана.
Мать Бонэма купила первый настоящий барабан сыну, когда тому было десять. А вскоре отец принёс домой настоящую ударную установку, подержанную и немного обветшалую. Кое-где была ржавчина, но Джон любил её. Его расстраивало, если кто-то из друзей или других барабанщиков не лелеял свой инструмент так, как по его мнению, он того заслуживал. Для Бонзо подобное пренебрежение было сравнимо с насилием над ребёнком. Музыка стала его первой страстью, и если он не играл хотя бы день, то чувствовал, словно день прожит зря.
Вскоре после окончания школы, когда Ринго Старр был в Англии предметом зависти любого юноши с палочками в руках, Бонзо ступил на путь зарабатывания на жизнь музыкой. Он играл с Терри Уэббом и его группой The Spiders. Они одевались в фиолетовые пиджаки с галстуком-шнурком, а волосы зализывали назад. Тогда его игра была спокойнее и более контролируемая, чем потом.
Как и с Плантом, на Бонэма давили предки, чтобы он бросил музыку. «В мире есть много честной работы, Джон, — говорил ему отец. — Ты можешь достойно зарабатывать, если действительно захочешь этого». Отец Бонэма был плотником и каменщиком, и Джон помогал ему какое-то время, отложив палочки в сторону в обмен на кувалду. Но он любил музыку — ничто больше не делало его таким счастливым — и вскоре он снова играл с группами: The Nicky James Movement, A Way of Life, a также со Steve Brett and the Mavericks.
Джон верил, что музыка — это лучшее, что он может делать, но тем не менее он превратился в очередного голодного артиста. В восемнадцать он встретил свою будущую жену Пэт, а она была достаточно благоразумна, чтобы выйти замуж за того, чьё будущее скорее проблематично, нежели перспективно. Но Бонэм был настойчив.
— Это вопрос времени, — говорил он Пэт. — у меня получится, если ты будешь верить в меня.
Несмотря на некоторые шансы, она не верила. Но всё же Пэт сдалась, и они переехали в трейлер и стали жить вместе. Бывало, когда Бонзо был расстроен слабым развитием карьеры, или выходил из себя от того, что реальность не оправдывала его ожидания, он обещал Пэт, что бросит, если ничего не изменится. Но это были пустые обещания, и оба это понимали. Музыка была неотъемлемой частью его. Он никогда не думал серьёзно бросить музыку.
Время от времени Бонзо стоило пойти на паперть, чем выступать. Когда он играл в Nicky James Movement, группа так часто была на мели, что выступала на аппаратуре, за которую не до конца расплатилась. После выступления оборудование конфисковали из-за отсутствия средств. «Так хорошую музыку делать нельзя», — думал Джон, но в тот момент альтернативы не было. Он был очень предан тем, кто позволял ему играть с ними; он любил чувствовать себя частью группы, чувство, которое пронёс сквозь долгую историю Led Zeppelin. Даже в те трудные времена, молва о Бонзо распространилась далеко: «Он лучший барабанщик в Англии»… «Он играет так громко, что вы даже думать в это время не сможете»… «Он ломает больше палочек за неделю, чем большинство за всю жизнь».
Со временем Бонзо развил больше мастерства и меньше агрессивности в своей игре. И хотя он оставался командным игроком, он стремился к равному вниманию к собственной персоне, особенно, когда видел, что другие барабанщики становятся очень известными. Он восторгался и одновременно завидовал Джинджеру Бейкеру из Graham Bond Organisation, потому что Бейкер никогда не позволял затмевать остальным себя, несмотря на присутствие таких сильных музыкантов, как Бонд и Джек Брюс. «Вот так я хочу, чтобы было, — говорил себе Бонзо. — равноправный член группы, а не просто задающий ритм для впереди стоящих». Когда альбом Cream «Fresh Cream» появился в начале 1967 года, соло Джинджера Бейкера в «Toad» превратилось в бенефис Бейкера. Джон устремил взор к славе. Менее, чем через два года он станет участником Led Zeppelin.
