Одна припашка запомнилась мне особенно. Это была персональная припашка, утром в класс, когда только началось занятие по артвооружению самолета, вошла наша необъятная, как земной шар королева «чайника» — заведения военторга для солдат, где служивые могли испить компота, приготовленного из битых яблок и закусить это дело пряниками, обильно смоченными водой для большего веса. Конечно при условии, что у них были деньги. Компот тоже изрядно был разбавлен водой, подавался в обыкновенных полулитровых и литровых стеклянных банках из под болгарских консервированных фруктов и овощей. Стаканов не было. Но тогда даже это нам казалось деликатесом после столовской бурды.
Буфетчица (почему они все такие одинаково толстые, эти работники общепита?) что-то шепнула на ухо сержанту, оставленному надзирать за нами в процессе самоподготовки, и тот, оглядев наше сонное воинство и ткнув в меня пальцем, велел следовать за буфетчицей и делать, что она скажет. Мы подошли к чайной, около которой стояла четырехколесная вокзальная тележка для багажа (такие таскают электрокарами по перронам), я загрузил эту тележку коробками с куриными яйцами и мы направились к КПП N2. Я понял, что идем мы в город, очевидно перевезти в тамошний военторг эти самые яйца. Я тащил тележку за оглоблю, а буфетчица придерживала коробки. Однако все оказалось еще круче, чем я думал. Мы остановились неподалеку от центра города, в тени деревьев, после чего буфетчица начала дурным голосом орать «Яйца, яйца, свежие яйца!!! Покупайте свежие яйца!!!!» Мы занимались выездной торговлей. Яиц было много, я понял, что от занятий на полдня я гарантированно отмазан и мысленно возликовал по этому поводу. Было лишь беспокойство по поводу моего попадания на обед.
Покупатель, однако, не шел, как не нахваливала буфетчица свой товар. Накричавшись вдоволь, она сообщила мне, что отойдет на минутку к знакомой, а мне велела стеречь товар и всем интересующимся сообщать цену — два рубля с копейками за десяток, если мне не изменяет память. Я остался один рядом с тележкой. Должно быть, выглядело это весьма экзотично — молодой зольдат, торгующий яйцами, так как ко мне вскоре стали подходить потенциальные покупатели. Я сообщал им цену, но просил подождать продавщицу, которая придет с минуты на минуту. В конце-концов у моей тележки собралась очередь человек в пять, а продавщица все не показывалась. У тетки, стоящей в очереди первой иссякло терпение, она протянула мне три рубля и попросила дать ей десяток яиц. «Но у меня же нет сдачи!» — возразил я. «Оставь ее себе на конфеты, солдатик» — жестом купчины сказала тетка и гордо удалилась со своими яйцами. Остальные поступили так же. Буфетчицы не было часа полтора, за это время я распродал полтележки, имел полный карман капусты и был уверен, что получу трандюлей от буфетчицы, буде она когда-нибудь вернется. Поток покупателей иссяк, а ко мне подошел молодой туркмен и начал расспрашивать меня о службе. Мы поговорили с ним минут пять о том, о сем, потом он куда-то ушел и вернулся с двумя здоровенными чебуреками, еще шипящими и двумя бутылками лимонада. Все это он вручил мне, сообщив, что он сам недавно демобилизовался и хочет сделать мне что-нибудь приятное. Я не стал долго ломаться, поблагодарил доброго туркмена, который пожелал мне всяческой удачи и ушел по своим делам. Второй чебурек (а это был весьма козырный чебурек, не идущий ни в какое сравнение с той тошнотиной, которую нынче продают в привокзальных ларьках лицами неопределенной национальности, хрен знает с чьим мясом) я доедал около получаса, при том что был с утра почти голоден. После этого я понял, что на обед мне уже и не хочется идти. Тут вернулась буфетчица, слегка охренела сперва от количества проданных мною яиц, а затем от количества вырученных денег, как я понял, мелочи у местного населения попросту не водилось, ибо все расплачивались трешками. Не знаю точно, на сколько приподнялась буфетчица в тот раз, но пообещала, что на подобные мероприятия теперь будет брать только меня, а потом принесла точно такой же чебурек, какими угощал меня туркмен. Мне чуть дурно не стало. Однако я ушатал и его, резонно рассудив, что второй такой холявы может и не быть. После этого вид пищи вызывал у меня легкое отвращение. Вернулся я уже перед ужином, отдав широким жестом свою пайку одному из голодных сослуживцев, чем безмерно удивил всех. Ограничился лишь чаем. Жаль, что у человека нет горба, как у верблюда.
Больше меня яйцами торговать не звали, то ли яйца кончились, то ли еще что случилось… а жаль…
Еще запомнилась припашка на разгрузку угля. Разгрузить нужно было два вагона, уголь высыпался из них сам, нужно было только подталкивать его лопатами, стоя на вершине кучи. Хоть нам и выдали подменную форму, через час мы все стали черные как негры. А тут еще пара ребят подрались из-за чего-то прямо в вагоне, сцепились, упали и высыпались вместе с углем на землю — вот это была красота. После того, как разгрузка была завершена, а машина за нами еще не приехала, мы предприняли небольшую разведвылазку в сторону недостроенного особняка, где обнаружили незаконченную сауну, как мне показалось, во всяком случае, вровень с фундаментом был уже построен бассейн, наполненный водой. С любезного разрешения сержанта мы воспользовались этим даром судьбы и с наслаждением искупались в нем, несмотря на то, что вода была мутноватой. После нашего купания она стала просто черной. Это был первый и последний раз, когда я купался в Туркмении.
Один раз нас припахали в оцепление на вокзале. Там происходила отправка местных призывников в ряды СА. Помятуя события, виденные нами по пути в учебку, я примерно представлял себе такие «проводы» и немного побаивался за свое драгоценное здоровье. Однако все прошло сравнительно гладко, несмотря на воодушевление, с которым родные и друзья рекрутированных пытались прорвать цепь нашего оцепления. По местной традиции почти все провожающие мужеска полу были укурены в хлам, а иные еще и пьяны до кучи. Причитали и кричали матери, рыдали девицы, клянясь в вечной любви и обещая дождаться любимого (ага, слышали про такое), друзья же поддерживали убывающих бодрыми криками, плотоядно поглядывая на плачущих девиц. За нашей цепью стояли местные менты, привыкшие к подобного рода мероприятиям и лишь изредка вмешиваясь в процесс прощания, время от времени угощая через наши головы дубинками особо активных провожающих. Мои потери составили синяк на ноге, оторванная петлица с птичкой, полуоторваный погон и небольшой испуг, когда передо мной вылез совершенно дикого вида пьяный туркмен неопределенного возраста с всклокоченными волосами, раскрасневшейся рожей и нехорошим выражением лица. Он держал в руке детского вида перочинный ножик и все норовил меня куда-нибудь ткнуть или делал вид что хочет, демонически при этом хохоча. Перспектива проткнуть пузо или иной орган даже таким ножиком меня не радовала и я вяло отмахивался от него ногами, с тоскою думая о том, когда же все это закончится. К моей радости, за моей спиной возник толстый мент и с криком «Да хуле ты на него смотришь?!!» угостил владельца ножика дубиналом, отчего тот заорал, схватился за голову и скрылся в толпе. Одному парню не из нашей роты разбили голову бутылкой, но на этом потери и закончились.
