В Троппау царь получил известив о восстании лейб-гвардии Семеновского полка, выступившего в октябре 1820 г. против жестокостей его командира Е. Ф. Шварца. Первым Александру сообщил это неприятное известие Меттерних, представив его как свидетельство, что и в России «неспокойно». Полк был раскассирован по различным армейским частям, 1-й батальон предан военному суду и основная его часть разослана по сибирским гарнизонам без права выслуги, а «зачинщики» приговорены к кнуту и бессрочной каторге. Показательна лицемерными словами о «милостях» царская конфирмация приговора суда. «Государь император, — говорится в ней, — приняв в уважение долговременное содержание в крепости рядовых, равно и бытность в сражениях, высочайше повелеть соизволил, избавя их от бесчестного кнутом наказания, прогнать шпицрутенами каждого через батальон 6 раз и потом отослать в рудники»[54].
Александр был убежден, что выступление солдат Семеновского полка инспирировано тайным обществом. «Никто на свете меня не убедит, чтобы сие выступление было вымышлено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца, — писал он Аракчееву. — …По моему убеждению, тут кроются другие причины… я его приписываю тайным обществам»[55]. Начались их усиленные поиски. Однако не полиция напала на след существовавшего в то время декабристского Союза благоденствия. С ноября 1820 — февраля 1821 г. власти уже располагали серией доносов; в конце мая 1821 г., по возвращении Александра I из-за границы, генерал И. В. Васильчиков подал ему список наиболее активных членов тайного общества. Рассказывают, что царь бросил список в пылающий камин, якобы не желая знать «имен этих несчастных», ибо и сам «в молодости разделял их взгляды», добавив при этом: «Не мне подобает карать»[56].
Карать он умел, и очень жестоко. Отказ же от открытого судебного преследования был вызван отнюдь не соображениями «гуманности», Громкий политический процесс мог посеять сомнения относительно могущества «жандарма Европы». Александр I, по свидетельству С. Г. Волконского, вообще не любил «гласно наказывать». Размышляя, «что воспоследовало бы с членами тайного общества, если бы Александр Павлович не скончался в Таганроге», Волконский писал: «Я убежден, что император не дал бы такой гласности, такого развития о тайном обществе. Несколько человек сгнили бы заживо в Шлиссельбурге, но он почел бы позором для себя выказать, что была попытка против его власти»[57]. Действительно, не желая преследовать явно, Александр покарал ряд выявленных членов тайного общества скрытно, без суда и огласки: отставкой и ссылкой с установлением полицейского надзора.
1 августа 1822 г. Александр I дает рескрипт на имя управляющего Министерством внутренних дел В. П. Кочубея о запрещении тайных обществ и масонских лож и о взятии от военных и гражданских чинов подписки, что они не принадлежат и не будут принадлежать к таковым организациям[58]. В течение 1821 — 1823 гг. вводится централизованная и разветвленная сеть тайной полиции в гвардии и армии. Вся система слежки делилась на ряд округов, имела свои центры, условные явки и пароли, целую сеть низших и высших «корреспондентов». Были особые агенты, следившие за действиями самой тайной полиции, а также друг за другом. Активизировала свою деятельность и «гражданская» тайная полиция. «Недостатка в шпионстве тогда не было, — вспоминает А. И. Михайловский-Данилевский, — правительство было подозрительно, и в редком обществе не было шпионов, из коих, однако же, большая часть были известны; иные принадлежали к старинным дворянским фамилиям и носили камергерские мундиры»[59].
Следили и за высшими государственными лицами, в том числе за Аракчеевым (у которого, кстати, была и своя тайная полиция). Служивший у него декабрист Г. С. Батеньков вспоминает, как Аракчеев во время прогулки с ним на Фонтанке указал на шпиона, который был «приставлен за ним наблюдать»[60]. В течение всего царствования Александра I действовали «черные кабинеты», занимавшиеся перлюстрацией частных писем. Это было «классическое» время доносов. Доносили не только на лиц с передовыми взглядами, но и на влиятельных вельмож и ретроградов, например, на министра полиции А. Д. Балашова, министра духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицына, митрополита Филарета, на Аракчеева. М. Л. Магницкий подал донос даже на великого князя Николая Павловича (будущего Николая I). И несмотря на такую обстановку правительству так и не удалось обезвредить деятельность тайных организаций.
Наступление реакционного правительственного курса в 1820–1825 гг. обозначалось во всех направлениях. Были отменены все указы, изданные в первые годы царствования Александра I и несколько сдерживавшие произвол помещиков по отношению к крестьянам; вновь подтверждалось право помещиков ссылать крестьян в Сибирь «за продерзостные поступки»; крестьянам запрещалось жаловаться на жестокость своих владельцев. Усилились гонения на просвещение и печать. Цензура беспощадно преследовала всякую свободную мысль. В 1819 г. в Казанский университет для «ревизии» был послан Магницкий. Он обнаружил там «дух вольнодумства и безбожия» и потребовал «публичного разрушения» университета. Александр не согласился на это, но поставил Магницкого попечителем Казанского учебного округа.
Из университета было уволено более половины профессоров, из его библиотеки изъяты все книги, отличавшиеся, по мнению Магницкого, «вредным направлением». Попечитель самовольно отдавал студентов в солдаты и ввел в университете казарменный режим, доложив императору: «Яд вольнодумства окончательно оставил университет, где обитает ныне страх божий». В 1821 г. назначенный попечителем Петербургского учебного округа Д. П. Рунич подверг разгрому столичный университет. Он начал с доноса о том, что науки там преподаются «в противном христианству духе», и возбудил судебный процесс против лучших профессоров: К. И. Арсеньева, А. И. Галича, К. Ф. Германа и Э. В. Раупаха. Процесс тянулся до 1827 г., когда был прекращен за недоказанностью «преступления».
Это было время господства религиозного обскурантизма и мистицизма, поощряемых Александром I. Увлечение царя мистицизмом заметно проявилось с 1814 года. До этого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена Николая I), он в вопросах религии был весьма «фриволен и легкомыслен». В 1814 г. он встречается в Париже с «европейской пифией» баронессой В. Ю. Крюденер и ведет с ней долгие беседы о религии. Беседы продолжались и в России. Он покровительствует духовным собраниям фанатичной Е. Ф. Татариновой, обращается к разного рода «пророкам» и «пророчицам». Вызванного к нему музыканта Никитушку Федорова, слывшего «юродивым» и «пророком», производит в чиновники. Впоследствии царь приблизил к себе известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкого друга Аракчеева. А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейских текстов.
