Это было время господства религиозного обскурантизма и мистицизма, поощряемых Александром I. Увлечение царя мистицизмом заметно проявилось с 1814 года. До этого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена Николая I), он в вопросах религии был весьма «фриволен и легкомыслен». В 1814 г. он встречается в Париже с «европейской пифией» баронессой В. Ю. Крюденер и ведет с ней долгие беседы о религии. Беседы продолжались и в России. Он покровительствует духовным собраниям фанатичной Е. Ф. Татариновой, обращается к разного рода «пророкам» и «пророчицам». Вызванного к нему музыканта Никитушку Федорова, слывшего «юродивым» и «пророком», производит в чиновники. Впоследствии царь приблизил к себе известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкого друга Аракчеева. А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейских текстов.
В 1814 г., по возвращении из Парижа, Александр берет под свое покровительство Библейское общество, вступив в число его членов и пожертвовав ему значительные денежные суммы. В Библейское общество вошел «цвет» тогдашней аристократической реакции. Председателем его был поставлен А. Н. Голицын. К 1824 г. оно имело уже 89 отделений в России и издало 876 тыс. экземпляров Библии на 40 языках народов России. Деятельность Библейского общества была связана с Министерством духовных дел и народного просвещения, во главе которого находился тот же Голицын. Однако деятельность Библейского общества и голицынского ведомства нарушала прерогативы православной церкви, что и вызвало недовольство и противодействие высшего духовенства. В 1824 г. оно при поддержке Аракчеева и Фотия добилось упразднения «духовного» министерства, отставки Голицына и роспуска Библейского общества (официально оно было закрыто указом 12 апреля 1826 г.). Несмотря на увлечение мистицизмом, царь не терпел вмешательства своих «пророков» в дела управления государством, и когда, например, баронесса Крюденер попыталась вторгнуться в вопросы политики, она была немедленно выслана из России.
В 1819 г. Александр I занялся вопросом о своем преемнике на престол. Родившиеся у него и Елизаветы Алексеевны в 1797 и 1806 гг. дочери Елизавета и Мария умерли в младенчестве. Состояние здоровья жены царя больше не давало надежды на появление у них детей. Хотя в коронационном манифесте от 15 сентября 1801 г. и не был назван наследник но, согласно «Общему акту о престолонаследии» и «Учреждению об императорской фамилии» Павла I от 5 апреля 1797 г., законным преемником Александра считался следующий по старшинству брат Константин, получивший еще в 1799 г. от отца титул цесаревича. Однако и Константин находился «в тех же семейных обстоятельствах», что и Александр, т. е. был бездетным, а со своей женой фактически разошелся в 1801 году. Рождение в 1818 г. у другого брата царя, Николая Павловича, сына Александра (будущего Александра II) определило выбор. Летом 1819 г. Александр I предупредил Николая и его жену, что они «призываются в будущем к императорскому сану».
В том же году Александр нанес визит Константину в Варшаву, где тот находился в качестве наместника царя. Во время этой встречи Александр дал Константину устную санкцию на развод с женой и разрешение вступить в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской при условии передачи своих прав на престол Николаю. Позднее, в 1825 г., Константин говорил, что он сам отрекся от своих прав в пользу Николая. Рассказывали, что и ранее в семейном кругу Константин говорил о своем нежелании когда-либо царствовать («удушат, как отца удушили»). Однако документы, связанные с отречением Константина (да и само его поведение в дни междуцарствия 1825 г.), позволяют прийти к выводу, что отречение едва ли было с его стороны вполне добровольным жестом.
20 марта 1820 г. был издан манифест «О расторжении брака великого князя цесаревича Константина Павловича с великою княгинею Анною Федоровною и о дополнительном постановлении об императорской фамилии»[61]. Манифест давал разрешение Константину на развод с женой, а в дополнительном постановлении указывалось, что член царской семьи при вступлении в брак «с лицом не из владетельного дома, не может сообщить ему прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование престола». Условия манифеста вынуждали Константина отречься от прав на российский престол, что он и сделал. 2 февраля 1822 г. Александр дал письменное «согласие» на это, а 16 августа 1823 г. последовал манифест, в котором Александр, ссылаясь на письмо Константина, передавал нрава на престол Николаю.
Все эти акты составлялись и хранились в глубокой тайне. О манифесте знали только сам Александр, Голицын, Аракчеев и составитель текста — митрополит Филарет. Манифест был положен на хранение в Успенском соборе, а три его копии, заверенные подписями Александра I, — в Синоде, Сенате и Государственном совете с собственноручными надписями царя: «Хранить с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть прежде всякого другого действия». Можно предполагать, судя но этой надписи Александра, что свое решение он не считал окончательным и мог его переменить («востребовать» для пересмотра).
Манифестом нарушался изданный Павлом I закон о престолонаследии, о чем и говорил петербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович, когда было получено известие о смерти Александра I, и манифест оглашен в присутствии членов Сената, Синода и Государственного совета. Милорадович указывал, что воля императора, «изъявленная в запечатанной бумаге, не может служить законом, потому что русский государь не может располагать наследством престола по духовной»[62]. Николай вынужден был первым принести присягу своему брату как императору. Константин в своих письмах хотя и заявлял об отказе от престола, но, чтобы Николай мог объявить себя императором, Константин должен был обнародовать официальный манифест о своем отречений. Константин же по сути дела отказался сделать это, ограничившись частными письмами. Такое его поведение до сих пор остается загадкой. Оно создало династический кризис, которым, как известно, и воспользовались декабристы.
Современники рисуют весьма неприглядную картину состояния России в последние годы царствования Александра I. «Сжатое просвещение», «задушенная свобода», «лихоимство в судах», «совершенное отсутствие закона и справедливости в судопроизводстве», казнокрадство, принявшее невиданные размеры, всеобщие жалобы на стеснение промышленности и торговли — все это являло декабристам «картину всеобщего неблагоденствия». «Во всех уголках виделись недовольные лица; на улицах пожимали плечами, везде шептались — все говорили, к чему это приведет? все элементы были в брожении», — писал впоследствии из крепости Николаю I декабрист А. А. Бестужев.
