Ознакомительная версия.
Победительница по большому человеческому счету сама оказалась побежденной. В этом мы видели главную идею чеховского рассказа, и ее мы стремились выразить в фильме.
В день, когда снималась эта сцена, в Москве стоял тридцатиградусный мороз. А на съемочной площадке, пожалуй, и того ниже, потому что работал специальный ветродуй, осыпавший артистов ледяными метельными потоками. Пленка не шла, так как в съемочной камере застывало масло. Приходилось камеру подогревать. А пожилой актер Александр Иванович Сашин-Никольский и юные исполнители Петя Мальцев и Саша Метелкин мужественно все переносили и играли вдохновенно…
Несколько слов хочу сказать об Александре Николаевиче Вертинском, сыгравшем в фильме «Анна на шее» роль князя. Читателям знакома сложная, драматическая судьба этого человека. Эмигрировав в первые годы революции, он впоследствии осознал свою ошибку и вернулся на родину. Роль князя в исполнении Вертинского стала украшением фильма. Это был подлинный князь – представитель высшей российской аристократии, бездушного, надменного, бесчеловечного света. С какой легкостью и убежденностью в своем на то праве распоряжался Вертинский – князь судьбой Анны, как уверенно отнимал ее на балу у Артынова, как царственно и небрежно награждал орденом ее мужа Модеста Алексеевича, произнося знаменитую фразу: «Теперь у вас три Анны. Одна в петлице, две на шее…» Мы недаром прозвали его «обломком империи».
Снимал фильм «Анна на шее» молодой оператор Георгий Рейсгоф. Он работал увлеченно, с любовью. Стоит вспомнить поэтичные первые кадры фильма, или динамично снятую сцену бала, или, наконец, выразительные, психологически тонкие актерские портреты, чтобы в этом убедиться. Рейсгоф был в подлинном смысле слова оператор-поэт. Тяжелая болезнь безвременно свела его в могилу. Я и все, кто знал этого талантливого художника и чудесного человека, вспоминают его с нежностью, любовью и благодарностью.
В 1957 году на Международном фестивале комедийных фильмов в Италии фильму был присужден приз «Золотая оливковая ветвь». Через пятнадцать лет после премьеры «Анна на шее» с успехом прошла по экранам Парижа. Картина время от времени демонстрируется по телевидению.
Наша и зарубежная пресса посвятила фильму много статей. Оценки были различны. Были похвалы, были и упреки. Иные из них, по-моему, справедливы. Но, думается, не все.
Так, упрекали меня в смешении стилей Чехова и Щедрина, но я сознательно вводил в картину сатирическую остроту. И думаю, что это не было ошибкой.
Анна – А. Ларионова, Князь – А. Н. Вертинский
Подтверждение правомерности такого решения я нашел в уже упоминавшейся статье «Правды», подводившей итоги оживленной дискуссии которая развернулась в печати вокруг фильма «Анна на шее». В статье этой, между прочим, было сказано: «Чехову свойственны не только улыбка, но и сарказм, не только штрихи полутеней, но и гротеск… Работая над текстом рассказа для собрания сочинений, автор рядом добавлений обострял именно сатирическую обрисовку образа Модеста Алексеевича. Не следует пугаться щедринских мотивов, неверно целиком противопоставлять творческую манеру Чехова сатире Салтыкова-Щедрина».
Впрочем, все это уже давно отшумевшие страсти. Лучшим, самым объективным критиком фильма, как это всегда бывает, стало время. Мне приятно, что картина «Анна на шее» не забыта, что она продолжает появляться на экранах телевидения и кинотеатров.
И на всю жизнь остались мне дороги слова, сказанные позже об этой моей работе незабвенным Михаилом Ильичом Роммом. Я позволю себе привести их здесь. Вот они:
«Приходится только удивляться, как сумел Анненский после десятилетнего вынужденного молчания (имеются в виду годы малокартинья. – Ред.) сохранить такой темперамент, что фильм его искрится и пенится, как шампанское».
Экранизация лермонтовского романа «Герой нашего времени» была моей давней мечтой. В 1954 году я смог, наконец, приступить к ее воплощению. Я выбрал повесть «Княжна Мери»; она, как мне думается, идейная сердцевина романа. В длительной, но увлекательной работе над сценарием я стремился возможно полнее и точнее передать мысли автора, передать языком кино избранную им форму повествования.
Фильм начинается с эпизодов в крепости, куда Печорина сослали за дуэль с Грушницким. Мы стремились раскрыть духовную жизнь героя, его беспощадный самоанализ. Нас интересовала в первую очередь, говоря словами Лермонтова, «история души человеческой». Ей мы подчинили все другие – более частные задачи. Они как бы подготавливали заключительные эпизоды фильма – беспощадную горькую исповедь героя: «Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится… он ходит целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там… желанный парус…»
Эти слова – внутренний монолог героя – звучат за кадром, а в кадре мчится бричка на фоне кавказских гор, окутанных грозовыми облаками. Так образно раскрывается одна из главных тем творчества Лермонтова – тема «Паруса»:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в буре есть покой…
Внутренний монолог как средство кинематографической выразительности в ту пору только приобретал в кино права гражданства. Думается, что в фильме «Княжна Мери» он был весьма на месте, естественно сливался с авторским замыслом. Отдельные сюжетные мотивы и ходы были взяты из раннего романа Лермонтова «Княгиня Литовская», где дан первый набросок характера Печорина, получившего полное развитие в «Герое нашего времени».
Картину «Княжна Мери» и работу над ней я всегда вспоминаю с особенно теплым чувством. Прикосновение к прозе Лермонтова, погружение в мир его образов было высоким наслаждением.
Съемки велись точно в тех местах, где происходит действие романа – на фоне величественной и прекрасной природы Кавказа. Вспоминаю тенистые ущелья, куда мы спускались на рассвете. Вспоминаю ликование природы, когда первые солнечные лучи прорезали сумрак и хотелось воскликнуть вместе с Лермонтовым: «Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка…» А огненный закат на горе Кольцо! А проезд вброд через бурлящий Подкумок!.. Мы выбирали для съемок самые нетронутые места, куда подчас можно было добраться только верхом.
Для съемок дуэли Печорина с Грушницким мы выбрали место, как и в романе, на краю пропасти. Здесь действительно было опасно для жизни. Снимали долго, сделали дублей восемь. Как снять падение Грушницкого в пропасть после выстрела Печорина? По совету оператора М. Кириллова, у края площадки, над бездной, приладили небольшой деревянный помост, постелили на него солому. В кадр этот висевший над пропастью помост не попадал. Когда – восемь раз подряд! – Грушницкий (артист Л. Губанов), «сраженный» пулей Печорина (артист А. Вербицкий), падал на помост, становясь невидимым для камеры, мы дрожали от страха, опасаясь за его жизнь.
Ознакомительная версия.
