Тойбеле до нее играла трагически погибшая Елена Майорова. Объявили три раза. После чего Ефремов сказал: «Нечего тут устраивать колумбарий». Память о Лене Майоровой стремительно истребляли в театре, как запах пепла на сквозняке. Но все это было уже не во власти Ефремова. Гибель Майоровой потрясла общество, стала темой публикаций, фильмов, расследований. Как это ни прискорбно, но это был товар, имеющий спрос. И Ефремов принимал участие в фильмах и передачах о ней (!). Он не захотел навсегда остаться в стороне. То есть его поведение стало совсем нелогичным. Быть может, с этой драмы он перестал, как прежде, держать удары судьбы. Он оказался в бесконечном одиночестве. Хроническая эмфизема легких резко прогрессировала. Ее все труднее было купировать. Он засыпал на пару часов и просыпался от того, что легкие переставали дышать. И он хватался за дыхательный аппарат, кислородные подушки и… «Библию». Олег Ефремов стал говорить о своих грехах. К нему приходили все те же приближенные люди, те же журналисты. Он храбрился из последних сил. Кучкиной сказал, что смерти не боится, что «смерть — это операция под наркозом». И только Людмиле Петрушевской сказал, что к нему приходят мертвые мхатовцы. Чаще других — Лена. Он боролся с недугами. Его лечили лучшие врачи. Когда вдруг стала сохнуть одна нога, он обратился к филиппинским хилерам, и те помогли. Он работал, ставил «Сирано де Бержерак». Но в свои последние годы жизни он был похож на призрак несчастья: так обезобразили его то ли болезнь, то ли горе, то ли нелегкая жизнь — борьба, в которой победы наверняка не стоили так дорого, как он платил. Он умер через два с половиной года после Майоровой.
Она перед спектаклем умело гримировалась, подводила глаза, красила губы, как Мэрилин Монро — помадой разных цветов, подчеркивала рот блеском. Она хотела, чтобы с любого места в зале зритель видел ее обольстительную женственность. Но вне сцены и съемочной площадки она почти не красилась. Была очень чистоплотной, любила красивые тряпки, но удобнее всего чувствовала себя в джинсах и рубашках Шерстюка. Прямые волосы стянуты резинкой, лицо бледное, как у всех актрис, губы чаще всего плотно сжаты. Надеть платок — и чистая монахиня. Она не старалась для всех быть постоянно красивой, обращать на себя внимание, следить за осанкой. Могла ссутулиться, наморщить лоб, тащить тяжелые сумки, опустив голову.
В начале 90-х Валерий Фокин пригласил Майорову на роль Настасьи Филипповны в спектакле «Бесноватая» по «Идиоту» Достоевского. Репетируя, она иногда говорила: «Мне даже страшно. Я так на нее похожа». Но она не считала себя ни красавицей, ни роковой женщиной, ради которой мужчины готовы погибать. Как оказалось, она именно такой и была. То, что происходило с мужчинами, которые оказались с ней рядом по жизни, говорит о ней больше, чем все ее роли, чем рецензии, интервью. Эти мужчины видели ее ненакрашенной, грустной, веселой, категоричной, страдающей, попросту пьяной. И всегда такой, без которой жизнь не мила. «Шерстюк, почему ты не хочешь жить?» — спрашивали у Сергея друзья. «А мне без Майоровой неинтересно», — отвечал он.
Тайна роковой женщины, возможно, глубже и значительней, чем тайна актерского дарования. Роковая женщина может казаться простой и понятной, любить мужа, маму, папу, свекра и свекровь, обожать кошек. Но наступит час «Ч», и она, как бесноватая, начнет уничтожать себя, раздирать душу, истреблять собственный пленительный женский облик. И когда она исчезнет, совершенно разные мужчины не выйдут никогда за пределы очерченной ею беды. Они забудут, что на свете есть другие женщины. Что вообще еще есть свет.
В одной из публикаций о гибели Елены Майоровой есть такая мысль: «Не случись этого страшного самосожжения — вряд ли уж так бы все знали, что живет на свете актриса по фамилии Майорова. Ведь Россия богата талантами, и мы не привыкла ими дорожить». Это немножко деликатнее, чем радостные откровения Пьянковой: ее фильм открыл Лене свои возможности, и она пошла на такой яркий «моноспектакль». Но и это, конечно, можно расценить как цинизм. Майорова нашла свою славу, придумав столь чудовищный способ самоубийства! Нельзя отрицать очевидное — действительно о ней будут говорить и писать, пока существуют театр, кино, газеты и книги. Действительно, у нас не умеют ценить таланты, но страны, слишком богатой ими, не бывает в принципе. А если учесть количество талантливых жертв аномального уровня агрессии общества, то уцелевших до поры вообще можно по пальцам пересчитать. Майоровой почти не предлагали достойных ролей в кино, таких в которых актеров запоминают, даже если сыграть можно было лучше. У этого есть какая-то причина. Очень часто такой причиной бывает ревность главного режиссера театра, даже если он не влюблен. Многие знают, что за съемки в кино подчас приходится отвечать, как за измену родине. К тому же Олег Ефремов был человеком влиятельным и раскомплексованным. Он мог и не пустить, и позвонить кинорежиссеру, чтоб не звал, но это не так уже важно. Она снималась мало и в недостаточно значительных ролях, театр, как говорится, к делу не пришьешь, когда актера нет, но она была звездой. Ее запоминали после эпизода, маленькой роли. Я впервые ее увидела в фильме Вадима Абдрашитова «Парад планет». В этом шедевре не было плохих актеров, но необычную девушку в сцене танцев в женском городке я заметила сразу. Я видела этот фильм до премьеры и никогда больше не пересматривала. Но лицо Майоровой вижу, как сейчас. Грустные глаза, в которых прячется тепло надежды на успех, на перемены, наклон головы к щеке партнера: хорошая, сложная девочка верит и не верит в то, что может быть счастье. В нескольких крупных планах — целая судьба, точнее, спектр ее вариантов. Не ошибиться в детали, в паузе, в молчании может только большая актриса. Кстати, немало кинорежиссеров не приглашают в свой фильм слишком самодостаточных, ярких актеров, полагая, что они отвлекут внимание от режиссерских изысков. Только настоящий режиссер знает, что его боги — актеры. Они заставят сиять его имя. Впереди у Елены Майоровой были, наверное, характерные роли, которые и привели бы ее к той самой большой славе. Без самосожжения. Но их могло и не быть. Она имела право утратить веру в это. Плюс, как она сама выразилась, «мои грехи человеческие», эта ошибка со «Странным временем», страх остаться без МХАТа, замкнутый круг человеческих отношений без выхода, без возможности вернуться туда, где все было легко и понятно.
Вообще нельзя разглагольствовать о чьем-то самоубийстве с
