курносая и смешливая Нина Дорошина. Говорят и пишут об отношениях с Ириной Мирошниченко, Татьяной Дорониной, Анастасией Вертинской. В последнем случае вроде бы актриса слишком всерьез приняла внимание режиссера, и он спасался бегством чуть ли не из-под венца.
Сложность положения Елены Майоровой в театре заключалась не просто в том, что главный режиссер выбрал ее на роль любимой актрисы, а она не могла и не хотела ответить на его чувство. Сложность в том, что она хотела, заставляла себя его уважать, считать умным наставником и благородным мужчиной. Она из тех, кто выстраивает строгие теории. А он не знал нравственных препятствий ни в отношениях с женщинами, ни в мужской дружбе, ни в интересах коллектива. Он видел цель и шел на нее, как танк. Ему удавалась власть, она его опьяняла, лишала критичности и порядочности.
Олег Даль, женившийся по любви на Нине Дорошиной, на собственной свадьбе обнаружил молодую жену на коленях Ефремова, который развлекался с ней, как с девицей по вызову. У Олега Даля было хрустальное сердце. Оно норовило разбиться.
Ефремов пригласил во МХАТ жену Евгения Евстигнеева, своего лучшего друга, — Лилию Журкину, хорошую актрису и очень красивую женщину. Сделал одолжение. Но он пальцем не шевельнул, чтобы занять ее в репертуаре. Она была бы рада любому предложению, самой маленькой роли.
Во время раздела МХАТа Ефремов взял с собой Евстигнеева, а Журкина осталась под крылом Дорониной. Конечно, какое там крыло. Доронина вела свою игру, пользуясь актерами, как «пушечным мясом». Неужели она могла заинтересоваться Журкиной, пребывающей в депрессии, ужасе, временами в запое. Жена Евгения Евстигнеева покончила с собой в 49 лет. Все обвинили Евстигнеева, даже дочь. Друг самого Ефремова, неужели он не мог похлопотать? Но Евстигнеев ничего не мог. Он был потрясен, убит, инфаркты уже выстраивались в очередь. Через год после смерти жены он как-то не выдержал и пожаловался другу, Олегу Николаевичу, на то, что стал уставать. Ефремов резко ответил: «Если тебе тяжело, уходи на пенсию». И отправил его: такого верного друга, такого великого актера.
Незадолго до этой бойни, называемой разделом, во МХАТ пригласили гениального Олега Борисова. В его таланте было что-то гипнотическое, это был сверхдар. Я ходила на все спектакли с его участием, снимала о нем фильм, писала рецензии, интервью. И никак не могла понять одного: почему Ефремов со Смелянским посылают его, как курьера, по всяким чиновничьим кабинетам с какими-то бумагами, продвигающими раздел. Потом поняла: Борисову никто не мог отказать. Взглянув на его лицо, люди вставали. И все произошло. Но вдруг исчезли из репертуара лучшие спектакли, в которых был занят Борисов. Ему предложили побегать в трусах в «Перламутровой Зинаиде», он отказался, и его тоже отправили на пенсию! Ему было 60 лет. Позже он напишет в своей книге воспоминаний: «На Васильевской, в Доме кино, увидел Галю Волчек. Она улыбнулась как-то заговорщицки, почти сочувственно: «Предаст… Переступит… Помяни мое слово». Предал. Правда, не переступил, потому что я успел ноги унести». Что значит, успел. Он так страдал, в нем не осталось веса. Гениально сыграл роль Павла I, несколько ролей в кино. Умер тяжело, мучительно, и кто знает, насколько был сокращен его срок.
Всеволод Шиловский рассказывает, что когда очередная актриса МХАТа пыталась покончить с собой, но ее откачали, к ней приехали от Ефремова и велели: «Скажи, что это все не от того, что происходит в театре».
Александр Калягин писал: «Ефремов ценил в людях не столько талант, сколько преданность общему делу. Во имя этого дела он мог быть отталкивающе жестоким, совершать роковые и несправедливые поступки, обижать и ранить самых близких и родных людей. Один вывод на пенсию Евгения Евстигнеева чего стоит!» Эти мысли вызывают лишь один вопрос: насколько же общим было то дело, ради которого можно переступить через каждого?
Вот такую руку и такое сердце предлагал Ефремов Елене Майоровой. Мне кажется, она действительно нравилась ему больше, чем кто-либо в жизни. Такая высокая, худая, с прямым синим взглядом, с лицом, созданным природой как раз для камеры и сцены. С помощью грима ее внешность можно было менять до бесконечности. Маша из «Трех сестер», Нина Заречная, Сара из «Иванова», Тойбеле, шалашовка…
Он столько лет пытался осуществить свою идею фикс и стать единственным обладателем этой женщины. Он ведь был удачлив во власти: почему же здесь такой облом? Да потому что она просто любила театр и кино, хотела, чтобы роли ей посылала судьба. У нее была своя идея фикс. С ней невозможно приспосабливаться к чьим-то условиям. С ней вообще невозможно приспосабливаться.
После смерти Лены мама Олега Василькова делала ремонт и поменяла ванну, в которой лежала Майорова. У сына случился нервный срыв. Он кричал: «Что ты наделала! Верни ту ванну, в которой Лена лежала». Муж Сергей все бродил по комнатам и искал ее вещи. Он хотел прикасаться к чему-то реальному, что хранит ее тепло, запах. Олег Ефремов поступал иначе. Это тоже, вероятно, было следствием потрясения, но другого. Уродливого, что ли. Он был с ней не таким, как со всеми. Жалко просил Шерстюка: «Отдай мне Ленку». И в этом было меньше шутки, чем считал Шерстюк. Она говорила: «Я люблю мужа», а он как будто не слышал. Он всерьез надеялся и ждал. Возможно, ему казалось, что ей так же, как ему, легко переступить через родного человека. Она ведь умела быть такой лихой, хмельной, своей в доску девчонкой. Он недооценивал происходившие в ней перемены. Как чуткая, восприимчивая, поначалу восторженная душа становилась мудрее и тяжелее от груза сыгранных трагедий. Как любое грубое слово, неловкий поступок, услышанная сплетня, дежурная рецензия могли оказаться вдруг последней каплей, заставляющей разрываться сердце, прерывать ритм дыхания. Кстати, у Лены были слабые легкие: она в детстве болела туберкулезом. Как считают некоторые врачи, эта болезнь очень обостряет природные чувствительность и ранимость. Ефремов в отношениях с Майоровой настолько не владел собой, что не думал о том, что может быть ей физически неприятен, даже без любовных в прямом смысле отношений. Такой груз, такая ежедневная пытка способна превратить жизнь женщины в ад. До ее гибели он относился к ней не так, как к другим, после — повел себя, как обычно. Отталкивающе. Запретил гроб с ее телом поставить на сцене, панихида проходила в фойе. Не явился ни на панихиду, ни на похороны. Велел снять со стены все ее фотографии. Пригласил на роль Тойбеле Оксану Мысину, которая потребовала, чтобы перед спектаклем всегда объявляли о том, что роль
