«Один фашист перебрал малость и потерял направление до туалета, — рассказывал довольный удачей Шельтенов. — Штаны снял… Я его крючком свалил, прикладом оглушил, рот — тряпкой, к лыжам пристегнул, и вот, мы дома! Фриц хочет поделиться с нами рождественским подарком».
Этот опыт был очень рискованным, и командование его запретило повторять. Но Шельтенов придумывал все новое и новое. Словом, выдумкам его не было предела, а главное — он появлялся там, где противник его не ожидал.
Когда начальник политотдела подполковник Артем Савельевич Заянчковский вручал ему партийный билет и сказал, что он теперь коммунист и должен быть очень осторожным: «Нас фашисты расстреливают на месте», Шельтенов ответил: «Я горжусь, что меня, простого колхозника, чабана, охотника из Киргизстана приняли в ряды великой ленинской партии… А насчет фашистов не бойтесь, я живым им в руки не дамся. Пока стучит сердце и видят глаза, я буду их убивать и убивать, как самых подлых и диких зверей!»
«А что ты делал, когда фашисты подняли тревогу и могли взять тебя в плен?» — спросил офицер.
«Я, товарищ подполковник, зарылся в снег: вспомнил, как мы с отцом в горах охотились на барса. Нам надо было поймать его живым. Отец учил меня хитрости. Это помогло и здесь. Правда, не барса, но фрица долговязого приволок!»
Вскоре нашу бригаду посетил Илья Эренбург. Он сфотографировал нашего снайпера и написал в «Красную Звезду» об одаренности, ловкости нашего народа и его ненависти к врагам на примере Шельтенова».
В конце очерка И. Иванов пишет, что судьба Шельтенова ему неизвестна. «Может, кто из наших однополчан, прочитав статью, отзовется?»
Старожилы Воронежа, наверно, помнят исторический памятник на восточном берегу реки — двухэтажный дом, в котором жил Петр I, когда по его указу строился первый российский флот. Это здание крепостью кладки соответствовало характеру своего бывшего хозяина. Мощные стены словно были рассчитаны на орудийный огонь. Вот почему наши снайперы, разведчики, корректировщики огня в этом доме, оказавшемся на передовой линии фронта, чувствовали себя довольно уверенно.
Из орудий каких только калибров не палили по дому Петра I фашисты. Порой здание надолго скрывалось из глаз за плотной пеленой взрывов. Но оседали частицы земли, и остов старинного дома выплывал, словно корабль из тумана. Глядя на него, красноармейцы вспоминали царя-преобразователя добрым словом.
Этот дом был для фашистов как бельмо на глазу, и они не раз предпринимали попытки овладеть им. Иногда немцам удавалось перейти замерзшую реку и выбить из старинного здания наших бойцов, но закрепиться им не давали. Разуверившись в возможностях использовать дом-крепость в собственных целях, враг, в очередной раз отбив его, заложил под стены динамит.
Случилось это в декабре 1942 года. Когда раздался мощный взрыв, разрушивший здание, фашисты посчитали, что с крепостью покончено навсегда. Но из обломков дома и после вылетали снайперские пули, уходили бойцы в разведку и по-прежнему четко выполняли свои обязанности наблюдатели и корректировщики огня.
Было в этом что-то символическое. Разрушенное здание служило своей земле, словно раненый боец, не пожелавший покинуть окоп во время боя.
Взорвав дом, фашисты просчитались, как уже не раз просчитывались, намечая даты взятия советских городов. Пройдя в победном марше по европейским государствам (танки часто пожирали километры с открытыми люками, из которых, высунувшись по пояс, гордо взирали победители), фашисты натолкнулись в России на такое ожесточенное сопротивление, что с ужасом заговорили о непознаваемой русской душе. Рассчитывая на внезапность удара, на значительный перевес в технике, они не учли моральный фактор.
Еще в июле сорок второго года боец бригады И. Д. Иванов писал матери:
«Примите от меня красноармейский привет и пожелания вам наилучших результатов в работе и жизни на благо социалистического отечества».
В тяжелейшие дни поражений народ был уверен в победе. В сентябре 1942-го Иванов писал матери:
«Немец, опьяненный и озверелый, прет и забирает нашу землю, радость, жизнь… Тяжело и обидно, но он нас все еще бьет».
Нерушимая вера в победу выразилась здесь словом «еще».
В письме матери, помеченном 1 октября 1942 года, Иванов пишет:
«Я стоял на посту и вспомнил детство. Вспоминал, как вставал в шесть утра, когда синеет небо и исчезают звезды. Появлялось солнце, и иней на земле блестел и серебрился ослепительно ярко, а лес в утренних лучах отдавал зелеными, желтыми и красными оттенками. Холодок бежал по спине, сильно хотелось спать. Но стой! Убеди и заставь себя!»
В этих строках видна органическая связь человека с родной землей, на которой враг начал, как пишет Иван Дмитриевич в этом же письме, «свинничать, пакостить, убивать, грабить».
Не в этом ли загадка русской души? И, словно давая отгадку, Иванов позднее, 3 февраля 1943 года, пишет матери:
«Сегодня русскому разбили нос, а завтра он снесет голову!» И несколько ниже: «Русский раскачался, двинулся, и никакая сила теперь не сможет его остановить!»
Подобные письма слали с фронта почти все солдаты. Выдержки из писем Ивана Иванова здесь приведены, потому что этот боец носил характерную русскую фамилию.
«Сдавайся, русский Иван!» — кричали фашисты в начале войны. А в конце ее большинство из оставшихся в живых, вскинув руки вверх, орало в страхе: «Гитлер капут!»
В ноябре противотанковая бригада полностью вошла в состав 60-й армии, которой командовал генерал Черняховский. Полковник П. П. Тютрин был отозван в тыл из-за болезни. Командиром бригады назначен подполковник Николай Федорович Ментюков.
Когда зима вошла в силу и сковала льдом реку, чаще стали проводиться разведки боем. В очередной из них принял участие командир взвода управления артполка младший лейтенант Воеводин.
В два часа ночи полсотни бойцов, одетых в маскхалаты, поползли по льду реки. Но не одолели и ста метров, как с вражеской стороны открыли по ним огонь. Разведчики ответили тем же, на помощь им пришли наши орудия, однако положение было далеко не равным. Распластавшиеся красноармейцы, залитые светом вражеских ракет, хорошо видны врагу: их маскхалаты, спасавшие на снегу, здесь, на незаснеженном темном льду, выделялись контрастно.
В этом ночном бою потери бригады были значительны. Воеводина ранило дважды. Ему оторвало большой палец на ноге, и разрывная пуля вошла в плечо, а вышла через грудь.
