А когда вошли в Воронеж, испытали иное: с новой силой ударило в сердца чувство ненависти к врагу. Разрушенный мертвый город. С трудом различимы под развалинами бывшие улицы. Редкие уцелевшие остовы домов выглядят одиноко и беспомощно, как больные заблудившиеся дети.
Шли по скверу, где валялись обломки зданий и деревья, словно в неслышном крике, вздымали обрубки ветвей в морозное безучастное небо. Посреди сквера стоял не тронутый взрывами бюст Кольцова, а рядом с ним — два больших березовых креста, под которыми лежали останки каких-то фашистских микрофюреров. Волосы бронзового поэта-гуманиста, тронутые изморозью, словно поседели при виде варварства двадцатого века.
По всему скверу в ряд, как клавиши, маячили могилы врагов. С чувством удовлетворения смотрели на них бойцы.
Нет, не зря они расходовали снаряды, сработанные голодными, падающими от усталости женщинами и детьми в далеких городах тыла.
Наверно, это ненормально, когда человек испытывает радость, видя страдания и смерть другого человека. Но человека ли?
Во время своего победного и вместе с тем печального шествия по городу красноармейцы бригады наткнулись на труп истерзанной и поруганной женщины, рядом с ней лежал мертвый ребенок с размозженной головой…
Нет слов, чтоб обозначить эти действия врагов. Слово «зверство» характеризует их слишком мягко, да и неверно. Звери могут убить, но они не способны так изощренно, а нередко и бессмысленно мучить, как это делали «сверхчеловеки».
Действие равно противодействию. Понятно, что бойцы над развалинами домов, над могилами товарищей, над трупами этой женщины и ребенка, над письмами из дому клялись отомстить врагу, воздать ему должное по заслугам.
Подразделения бригады шли по оставленному врагом городу. Они прошли мимо взорванного здания обкома партии, поравнялись с разрушенным госбанком, из подвалов которого саперы выносили и грузили на машины мешки светло-фиолетового цвета.
— Что это? — спросил Юрий Рожин у товарищей. Кто-то коротко ответил:
— Разминировали фашистские фугасы.
Как ни спешил враг покинуть город, боясь окружения, но все же успел оставить после себя смертоносные сюрпризы. Сорок лет спустя, уже будучи на пенсии, посмотрел Георгий Алексеевич Халтурин фантастический фильм «Сталкер» и вспомнил разрушенный Воронеж. Он так же представлял собой «зону», где каждый неосторожный шаг мог обернуться смертью. Тщательно замаскированные мины срабатывали от того, что люди брались за ручку двери или отодвигали мебель, загораживающую вход в дом. Дьявольским выдумкам фашистов не было предела.
После нескольких взрывов, понесших за собой жертвы, саперы, подобно сталкеру в фильме, работали осторожно и медленно. Огромного напряжения сил, а порой и жизни стоило им разминирование проходов, проездов.
Первым комендантом освобожденного города был назначен офицер штаба бригады капитан В. А. Морозов. В мае 1942 года, выписавшись после лечения из госпиталя, Василий Михайлович получил солдатскую шинель без знаков отличия, без ремня. Приехал в Свердловск. Пока дошел до штаба УралВО четыре раза пришлось предъявлять документы патрулям.
В поезде познакомился и подружился с лейтенантом А Г. Спиваковым, который тоже после госпиталя направлялся в Алтынай. Вечером они вышли на станции Богданович, чтоб пересесть на поезд, который шел только утром.
Постучались в один дом, в другой — не пускают переночевать. А есть хочется не меньше, чем спать. Пришлось пойти на хитрость. Зашли в очередной дом. Просторно. А хозяев всего — старик да старуха. Морозов сделал строгое лицо и твердо сказал:
— Здесь разместим взвод!
— Есть, товарищ командир! — ответил Спиваков. Оробев перед «большим начальником», хозяева подскочили к Александру Спивакову:
— Может, вы с командиром останетесь у нас. Мы бы ужин сообразили. Отдохнете хорошо!..
Когда несколько месяцев спустя Морозов рассказал об этом Халтурину, тот весело смеялся:
— Не повезло тебе, Вася! К кержакам попал. Есть у нас такие. Но по ним об уральцах не суди!
Василий Михайлович согласно кивал головой. Уж кому-кому, а ему, командиру батареи, которая, держа оборону на западном берегу реки Воронеж, то и дело вступала в бой с немцами, щедрый уральский характер бойцов открылся во всей полноте.
Недолго пробыл комендантом города Морозов. В течение трех суток истребители танков прочесывали город, вылавливая не успевших сбежать фашистов, шпионов и диверсантов, которых было немало в западной части Воронежа. А затем бригада получила задачу: обойти Курбатово и занять станцию Нижнедевицк.
Зима сорок второго — сорок третьего выдалась снежной и суровой. Но холодно на морозе да тепло на сердце бойца: линия фронта двинулась на запад. Враг бежал, причем так лихо, что бросал технику — не до нее.
В поселке Касторное наступавшая бригада увидела множество вражеских машин: грузовики, тягачи, легковые. Моторы их еще не остыли. В некоторых автомобилях попадались награбленные вещи, бутылки коньяка, лимоны. Но все эти трофеи были ничто по сравнению с горючим в баках. Нехватка бензина тогда ощущалась остро.
Стоявшие впритык автомобили походили на стадо фантастических животных. И шоферы под командованием начальника химслужбы А. П. Полякова «доили» их до тех пор, пока не заполнили несколько десятков трофейных канистр.
А фашисты в это время, барахтаясь в снегу, как мухи в молоке, уносили ноги подальше от наступавших красноармейцев. Юго-восточнее Касторного в окружение попали около девяти вражеских дивизий. И хотя кольцо не было сплошным (основным силам удалось просочиться в район Горшечное — Старый Оскол), завоевателям некогда было вспоминать о коньяке с лимонами. Наступление на Воронежском участке фронта было настолько стремительным, что враги уже не успевали хоронить своих солдат. Живые на ходу срывали с мертвых одежду, чтоб натянуть на себя. Но тряпки, спасая от русских морозов, не могли защитить от пуль и снарядов.
В письме, датированном 28 февраля 1943 года, Иван Иванов писал матери:
«Идем на запад. Немцы всюду: убитые, раненые, пленные. На дорогах валяются в лужах крови, голые, с заросшими рыжей щетиной лицами. И лежат уже головами не на восток, как их учит фюрер, а — на запад».
В Касторном кто-то из шутников поднял и прислонил к забору замерзшую лошадь. На голову ее положили немецкую каску, на шею повесили множество фашистских крестов, медалей, а ноги обули в огромные камышовые башмаки — зимнюю обувь фашистских солдат. Глядя на это чучело, олицетворявшее «доблестного воина вермахта», бойцы смеялись, острили, давая выход ненависти к врагу.
