Умерла от истощения Фрики Адольфовна и сестра ее Зинаида Адольфовна (видела Цветкову и завхоза). Умерла Анна Васильевна Евгеньева из Приморской районной библиотеки.
Была на днях в бывшей 6-й школе, делала эссе-обзор «Родина в русской художественной литературе». Быт тот же, что и в 9-й школе. Видела и не узнала сразу Анну Павловну.
В 7-30 утра умер Вова. Он тосковал всю ночь, у него была бессонница, и он разговаривал с нами почти всю ночь. Это сердило и раздражало. Он увядал последние дни, как цветок, хотя два дня 14-15 он стал есть с удовольствием, ждал, что я принесу вкусного из столовой. Понос стал значительно меньше, но он боялся приступов боли и как только начинало у него урчать в животе, он обеспокоенно просился на горшок. У него шейка стала как вялый стебелек и клонилась набок, когда он пил, нужно было поддерживать головку. У Маруси было еще, чем его поддерживать, было какао, масло, получила сахар, но ему нужны были овощи, витамины. 4. II. Бабушка водила его еще в консультацию, чтобы получить разрешение на белый хлеб, но врач отказал, ссылаясь на то, что сейчас все дети болеют и ослабли.
Утром 16. II Вова все время то просился на горшок, то пить, наконец захотел какао. Я растопила печурку и стала кипятить воду. Когда Маруся дала ему водички, как он просил, он вдруг упал на подушку ничком, и с губ потекла сукровица, стали закатываться глаза. Мы поняли, что дело идет к развязке. Маруся легла с ним рядом, укрыла его, обняла. Он стал твердить: «Мамочка, ляг ближе ко мне, ближе». Он твердил эти слова беспрерывно, пока почувствовал, что рядом греет его тело матери, он схватил Марусину руку и крепко сжал ее. «Мамочка, я тебя люблю», - твердил он, потом только губы двигались. А уж голоса не было слышно. Он уснул, умер без конвульсий, улыбаясь, но вдруг весь странно изменился, - лицо стало прозрачным, утомленным, старческим, хотя улыбка осталась. И вытянулся он необычайно, стал ростом с 7-летнего ребенка. Что унесло его? Конечно, истощение организма. Но ко всему еще и понос, вызванный нарушением режима питания, установленного Марусей. А тут она болеет, бабушка с Вовкой пали духом, перестали есть варево, чрезмерно насладились хлебом с маслом. У Вовки, конечно, при интенсивном росте не хватило питания организму. Но мы рады тому, что он умер счастливым у матери на руках, не страдал, не остался сиротой. Его убила война, блокада.
В 5-30 вечера умерла наша мама. Причина - истощение и утомление организма. Она лежала три дня всего с ужасным поносом, который было не сдержать, а то держалась на ногах и делала при болезни Маруси и до моего прихода все домашние трудные дела - носила воду с Невы, выносила горшки и помои, а ноги ее уже не держали, и она прямо падала, но, не желая расстраивать больную Машу, все героически делала через силу. Мы с ней в минуты облегчения хорошо поговорили о жизни и простились, так что я отплакалась, когда она была жива, а сейчас я спокойна - и Маруся тоже.
Мама сыграла свою роль в жизни Маруси и Вовы в эту тяжелейшую фронтовую зиму: она была дома с Вовой, когда Маруся ходила по очередям, она готовила обеды, она нравственно поддерживала Марусю во все трудные минуты, а их было много. Как мать, бабушка и гражданка, она сделала все, что могла и ушла из жизни, отдав живым все свои силы до последнего. Ее последняя воля - чтобы я поддерживала и не покидала Марусю, чтобы мы сблизились. Володе она просила передать, что она всегда любила его и прощала ему его выходки, потому что знала, что он ее любит по-своему и всегда заглаживал свою вину. Она советовала ему жениться на Але. Она просила еще раз сказать ему, что гордится тем, что он защищает Родину в Балтфлоте. Если в Мариенбурге уцелеет дом, то мы говорили с ней о том, что пусть он будет передан Володе, но с непременным условием, чтобы мы могли приезжать туда летом погостить, словом, чтобы все это напоминало нашу довоенную жизнь. Перед смертью у нее было несколько мучительных часов, она была в это время одна, я должна была идти на Петроградскую, а Маруся - оформлять Вовкины документы. Потом вернулась Маруся раньше меня, они хорошо, душевно поговорили, она успокоилась. Мне все хотелось ее еще лечить, но она умоляла не мешать ей умирать. Я старалась сделать для нее все возможное в наших условиях, чтобы облегчить и скрасить последние дни и часы. Она поняла это и ценила. Умерла она тоже во сне. У нее за час до конца началась рвота. Она попросила переложить ее на бочок и подпереть спину подушкой и укрыть еще потеплее. Потом она уснула. Даже всхрапнула. Потом стало странно тихо. Я подошла и огладила лоб и лицо - оно уже холодело.
Мы с Марусей подождали час - убедились, что все кончено. Теперь внук и бабушка лежат успокоенные, а нас тревожит и мучает, - удастся ли нам похоронить их достойно. И если для них приходится сейчас много бегать, справляя документы, то их продовольственные карточки более чем существенны для нас, особенно для поддержки Маруси. Начинается борьба за жизнь и укрепление Маруси, она еще очень слаба, ей довелось сразу много испытаний, и поднять ее нужно. Держится она стойко, героем, и нужно развить эту сопротивляемость и бодрость духа.
У меня странное, спокойно- торжественное и одновременно будничное состояние духа. Вот уже вторую неделю я веду хозяйство и хожу только за обедом на Петроградскую в школу. Я сыта. Я обязана этим сначала больным, потом покойникам, да будет благословенна их память. Я обязана им этой поддержкой в самое для меня критическое время. Мертвые поддерживают живых. Потом - у меня было несколько удивительно хороших, важных, откровенных разговоров с мамой. Они все очень важные. Потому что единственные, предсмертные, похожие на исповедь и с той и с другой стороны. Эти-то разговоры и разорвали скорбь и печаль и породили какую-то надежду на радость, породили желанье биться за жизнь и положить все силы в жизнь. Тут очень хорошо передает это траурный марш Шопена.
Сегодня похоронили маму с Вовой на Больше-Охтинском кладбище (Мезинская дорожка). Могила глубокая, сухая. Могильщик на руках, как детей, уложил их в могилу. Было как-то грустно- успокоенно. Мы с Марусей выполнили свой долг - и счастливы этим. На кладбище - солнце, синий снег, птичьи голоса, уже веет покоем. Еще прошли через одно испытание - смерть самых близких людей в тяжелейшее время. Когда нет ни медикаментов, ни питания, когда сердце разрывалось от муки, что ничем нельзя было помочь и спасти. Я странно-торжественно-спокойна. Я очистилась через эту смерть близких от каких-то мелочей, встала над мелочами. У Маруси - стойкость и сила духа. У нее здесь хорошо, и я буду приходить сюда, как в дом отдыха из нашей суетной, неприятной сейчас квартиры на Петроградской. Потом, если буду жива, решим с обменом комнат и съедемся. Хочется. Глядя на фронтовые дела и весну, начать набирать силы для новой жизни. Конечно. Еще не смею верить. Что vita nuova возможна для нас, слишком тяжело все время.
