– Сдавайс, урус шайтан! – кричали они весело, за перила палубные свешиваясь.
– Ишь губы-то раскатали! – усмехнулся Сакен. – Пали по ним, ребята!
Первые же русские ядра, пущенные почти в упор, буквально разнесли в щепки борт ближайшей галеры. Заваливаясь на бок, галера тотчас отвернула к берегу, А Сакен уже разворачивал дубель-шлюпку форштевнем на неприятеля. Это не было безумием! Маневр был единственно верным решением в сложившейся ситуации. Дело в том, что дубель-шлюпки предназначались для ведения морского боя в строю фронта, а потому почти вся артиллерия располагалась у них в носовой части. У Сакена там стояли две 30-фунтовые пушки и одна 12-фунтовая. Вдоль бортов же находились лишь мелкие орудия да фальконеты.
Но сейчас Сакена волновало иное.
– Шлюпку на воду! – скомандовал он.
В нее попрыгали гребцы. Старшему, седому унтеру, кавторанг вручил судовой флаг и суворовский пакет.
– Уходите под берег! – говорил напоследок. – Пока османы нами заниматься станут, вы и проскочите. С Богом!
– Не сумлевайтесь! Все сделаем как должно! – отвечал старый моряк, слезы вытирая. – Может, еще и свидимся!
– На том свете все повидаемся! – бросил Сакен. – Дорога каждая минута. Отваливайте!
Пока турки робко обходили со всех сторон одинокую дубель-шлюпку, старый унтер сумел уйти на своем суденышке к берегу и укрыться в прибрежных зарослях. Да турки и не преследовали его.
Все были заняты дубель-шлюпкой. Еще бы: ведь награда за ее пленение обещана немалая. По этой причине среди галер творились толкотня и неразбериха. Каждый желал быть первым!
Наконец турки разобрались. Действия их стали согласованными и энергичными. Однако за это время русские моряки вывели из строя еще два неприятельских судна. Отвернув в сторону, галеры густо пачкали небо дымом разгорающихся пожаров. Зато остальные бросились в решительную атаку.
Уверенно маневрируя, Сакен трижды уходил от таранных ударов. Но, промахиваясь, галеры снова и снова заходили в атаку. И неизбежное случилось… Пока Сакен уворачивался сразу от двух галер, из-за них выскочила третья и на полном ходу врезалась в борт дубель-шлюпки. От сильного удара рухнула мачта, полетел в воду носовой шпирон.
– Алла! Иль Алла! – заголосили турки, ринувшись на палубу.
– За мной, кто в Бога верует! – выхватил шпагу Сакен.
Орудуя мушкетонами, банниками и интрепелями, сакенцы отбросили первых, но на их место уже набегали вторые, третьи… Новый удар – это с другого борта сцепились с дубель-шлюпкой новая галера, за ней еще и еще… Вскоре рукопашный бой кипел по всему судну. Наши бились отчаянно, пощады не просили, но силы были неравны. Вот уже большая часть палубы захвачена врагом, вот уже торжествующие турки прицепили на обрубок мачты свой флаг.
– Господин кавторанг! – прохрипел перепачканный своей и чужой кровью боцман. – Кидайтесь за борт, а мы тута вас прикроем!
Сакен, не отвечая, отмахнулся: мол, нашел о чем!
– Надо пробиваться к крюйт-камерскому люку! – крикнул он боцману. – Прикрывай мне спину!
Так, отбиваясь штыком и шпагой от наседавших турок, офицер и матрос пробивались к цели. Вот и крюйт-камера. У люка вповалку лежат наши и турки. Не теряя времени, Сакен схватил кем-то брошенный у пушки тлеющий фитиль.
– Никак рваться надумали, ваше высокородие? – бросил взгляд на фитиль боцман.
– Иного нам не остается! – кивнул Сакен. – Продержись хоть минуту и… прощай!
Одолев в два приема ведущий в хранилище боезапаса трап, Сакен, не теряя времени, подбежал к ближайшему пороховому бочонку. В тусклом отсвете фитиля пороховая мякоть зловеще отливала блестящим свинцом. А сверху уже слышался топот ног по трапу.
«Все, значит, отмучился уже мой Ерофей Акимыч! – мелькнула мысль у Сакена. – Теперь мой черед! Господи, прими душу раба твоего!»
…Огненный столб взрыва буквально разнес на куски дубель-шлюпку, а вместе с ней и сцепившиеся с ней галеры. Остальные в страхе бежали восвояси…
Известие о гибели судна и его отважного командира принесли принцу Нассау-Зигену матросы с уцелевшей шлюпки. Перед адмиралом они выложили засургученный пакет и Андреевский флаг.
– Так погибают настоящие герои! – сказал потрясенный случившимся французский принц. – Я знал многих храбрецов на всех флотах европейских, сам глядел смерти в глаза у бастионов Гибралтара, но такого видеть не приводилось!
Офицеры же флотильские, поминая погибшего друга, вспомнили об одном давнем разговоре. Как-то, расстроенный известием о попавшем в плен нашем корабле, Сакен сказал во всеуслышание:
– Господа, рассуждайте об этом несчастном обстоятельстве, как думаете и как каждый из нас поступил бы в подобном случае. А что до меня касается, если судьба приведет вверенное мне судно в опасность достаться неприятелю, я скорее взлечу с ним вместе в воздух, нежели переживу подобное бесславие. В этом уверяю вас честным словом!
Тогда на слова эти внимания особого не обратили: мало ли о чем говорят за столом офицеры. Теперь, вспоминая их, понимали сотоварищи Сакена, что поступок свой совершил он вполне обдуманно, ибо был готов к подвигу своему давно…
А через несколько дней на берегу Буга было найдено изувеченное тело героя. Сакена опознали лишь по чудом уцелевшему Георгиевскому кресту, который был получен кавторангом за восемнадцать морских кампаний.
Вот как описывает подвиг Сакена будущий знаменитый российский флотоводец адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин в своих воспоминаниях. В ту пору, будущий адмирал являлся морским адъютантом Потемкина и был в курсе всей событий, происходивших на юге России: «26-го мая, рано поутру, турецкие – 9 кораблей, 6 фрегатов, 10 корветов и до 40 лансонов и кирлингичей показались у Кинбурна. При тихом и переменном ветре, стали подходить к Очакову и становиться на якорь. В это время находились у Кинбурна дубель-шлюпка наша, вооруженная с носа двумя 3-пудовыми гаубицами, на бортах имела по три шестифунтовые пушки, и две из них поворачивались на корму. Командир сего дубель-шлона был капитан-лейтенант Иоган Сакен, славный морской офицер. По точным обстоятельствам Сакен должен был идти на Глубокую пристань в соединение с флотилиею. Откланиваясь, он графу Суворову за завтраком, между прочим, говорил: «Меня турки даром не возьмут», так точно и поступил.
Около полудня, простившись с графом, Сакен приехал на галион свой, снялся с якоря и поставил все паруса. Ветер ему благоприятствовал, тогда же, в то же самое время турки до 15-ти линейных и столько же гребных судов вооруженных сделали за ним погоню. Сакен был тогда от нас, как казалось, ни опасности, но проплыв с половину расстояния, к несчастью Сакена, ветер стал тихнуть, в это время турки на парусах и на веслах приближались к нему примерно. Сакен придержался к камышам левого берега, в сумерки ветер совершенно заштилел и турки приблизились к нему на пушечный выстрел, Сакен храбро отпаливался и наносил большой вред туркам, но отбиться совершенно никак не мог. Сакен решился, наконец, послал всех людей на бак и приказал, чтобы они понуждали людей бывших тогда на буксире, как можно сильнее грести, сам вошел в свою каюту, под полом которой была и крюйт-камера, и в тот же почти миг взорвал свое судно и сам с ним вместе взлетел на воздух. Турки в то время почти были готовы вскочить на судно, и некоторые уже готовились приставать, но со взрывом судна ужаснулись и с криком «алла, алла» возвратились назад. Команда почти вся спаслась в камышах. Убитых было 4 унтер-офицера и 27 рядовых.
