Чувства людей хорошо понимал Патоличев (интуиция у него редкая). Были сомнения, тревоги, опасения. Как это — вдруг, за один месяц все перестроить! Всем своим нутром он почуял волнение, взвинченность некоторой части присутствующих. И тогда секретарь обкома поднялся с места.
— Нам, — сказал он, — отводятся всего лишь часы и дни и для решений и для дела одновременно. Мы просим вас считать это наше совещание для кировцев историческим. Обком партии просит и твердо требует от каждого коммуниста, от каждого работника отдать все для решения этой задачи. Пусть борьба за Т-34 явится самой яркой страницей в жизни Кировского завода! И мы глубоко уверены: все сделаете, такой у нас народ!
Так сказал Патоличев. Его непреклонная убежденность властно увлекала танкостроителей.
Главный конструктор Жозеф Котин сказал коротко, сжато и с большим волнением:
— В армии существует присяга, которую дает боец перед тем, как идти в бой. У нас есть клятва — выполнить программу. Я прошу всех встать. — Все в едином порыве встали. — Это наша клятва.
Решать и делать!
Создавался новый крупный механический цех. На месте бывшего главного конвейера сборки тракторов создавался новый цех сборки средних танков — цех «СБ-34». Реконструировался холодноштамповый. В помощь литейщикам подключился мартеновский цех соседнего завода… Весь завод работал с огромным напряжением сил.
…— Ну как, Бусыгин, пойдешь в «СБ-34», на сборку «тридцатьчетверок»? — Начальник цеха пытливо смотрит на Николая, который и не скрывает своего смущения.
— Как бригадир, так и я.
— Бригадир, бригадир, — посмеивается начальник цеха. — В том-то и весь вопрос: тебя бригадиром сватают. Молодежной бригады. Крылья отросли, Бусыгин, пора и самому летать, не все за спину Василия Ивановича прятаться. Спина у него, правда, широкая.
Бусыгин в раздумье: как же без Демина, да еще на новой машине.
— Смогу ли?
— Пока идет наладка конвейера, подучишься малость, а потом дело пойдет. Тебя Василий Иванович рекомендует. Ну?
— Согласен. А Демин как?
— Он остается на «КВ». Их еще тоже в расход никто не списывает.
Нет, Демин не остался на сборке «КВ». В это время начали создавать в Действующей Армии подвижные ремонтные заводы. Вот на один из таких заводов и направили Василия Ивановича. Но он и туда не попал, а «застрял» в специальной бригаде полевого ремонта. То есть действовал вместе с танкистами, восстанавливал и ремонтировал танки буквально под носом у противника.
«Ах, Василий Иванович, — с досадой размышлял Бусыгин, узнав о «командировке» Демина, — как же так: твое ли место на фронте? Нет, не твое место, а мое».
Но что ж, досада-досадой, а работать надо!
На заводе все кипело: шутка ли, в такой короткий срок установить более тысячи новых станков, переместить семьсот, изготовить несколько тысяч штампов, моделей, приспособлений, инструмента… Совершенно новая ступень производства — от мелкосерийной технологии к технологии массового производства. Сразу — строгий спрос и жесткий контроль. Принято решение партийной организации:
«Невыполнение задания коммунистами несовместимо с пребыванием в партии».
И в этот круговорот попал новый бригадир на сборке Т-34 Николай Бусыгин.
Когда день и когда ночь? Счет времени потерян — из цеха не выходят неделями. Все схватывается на ходу, и ошибки исправляются на ходу. И спят, едят — тоже на ходу.
На несколько минут выскочил Николай из цеха, чтобы вдохнуть свежего воздуха, взглянуть на небо.
Оказывается, долгий летний день подходит к концу. Угомонились воробьи и голуби, только стремительные черные стрижи с визгом носятся чуть выше крыш, словно и отдыхать не собираются.
«И мы, как стрижи, — подумал Коля. — Вместо того, чтобы нырнуть под крышу, набираем высоту».
Только вернулся в цех, слышит голос старшего мастера Герасимова:
— Колька! Бусыгин! Где тебя черти носят?
— Я здесь… На воздух выходил.
— Что там не видал?
Ответил с улыбкой, по-мальчишески бесхитростно:
— Стрижи носятся, как молнии.
— Стрижи? — Герасимов смотрит удивленно. — Да ты что, малец? Какие теперь стрижи. У тебя…
Старший мастер аж захлебнулся: ему, задерганному, измученному, избегавшемуся по всем цехам, уже третьи сутки почти не сомкнувшему глаз, просто трудно понять, как это можно любоваться какими-то стрижами, но он тут же подумал: «Мальчишка — что с него возьмешь. Ну, увидел стрижа — и засмотрелся».
Посмотрел на Бусыгина добрыми, усталыми глазами, увидел льняную прядь волос, выбившуюся из-под шлема, усмехнулся.
— Ну ладно, стриж… Белый стриж. Пойдем, голубчик, будем дальше разбираться — что к чему. Только ты, пожалуйста, не оставляй свою гвардию без присмотра.
Старший мастер никак не мог выработать «металл в голосе». Добрый и мягкий по натуре, он частенько прибавлял «пожалуйста». Но если уж Герасимов говорил «пожалуйста», то не было человека, который бы не выполнил его распоряжение. Бусыгин полюбил старшего мастера, быстро к нему привязался и чутким юношеским сердцем улавливал, что и Герасимову он не безразличен, и суровость, которую старший мастер иногда проявляет, это все напускное. Это для того, чтобы Николай ошибок не повторял.
— Старшой, — обращается Бусыгин к Герасимову, — когда пустим конвейер?
— Если только по строгому секрету… 22 августа.
— Ух ты!
И действительно, 22 августа к «СБ-34» потянулись люди со всех сторон. К сборщикам шли и кузнецы, и литейщики, и токари, и технологи, и конструкторы… Пришли сюда руководители завода, генерал Зальцман, Патоличев. У главного конвейера стоял «КВ», превращенный в импровизированную трибуну.
Сборщики торопятся. Они сегодня именинники — и не хотят ударить лицом в грязь.
Бусыгин весь в поту. Ручейки выбиваются из-под танкового шлема и текут за ворот, по спине и груди. Подходит Константин Ковш, протягивает платочек:
— Оботрись, работяга… Как дела?
— Сам видишь… Скоро дадим тебе машину на испытание. Сказать по секрету? — И горячо шепчет на ухо испытателю: — Я бы сам, сам…
— Что сам?
— Эх, — вздыхает Бусыгин, — все ты знаешь.
— Испытатель — дело серьезное.
— Знаю.
— Ну, коль знаешь, готовься, только по-серьезному.
— А поможешь?
— Всей душой, Коля.
Первая «тридцатьчетверка» мелко задрожала — двигатель заработал на малом газу. Константин Ковш взбирается на место механика-водителя. Он подмигивает Бусыгину, улыбается. Но как только притронулся к рычагам, — сразу посерьезнел, отрешился от всего.
