Строго говоря, трибунал вовсе не обязан был принимать заключение такого эксперта. В любой стране суды прибегают к услугам экспертов (или, как их часто еще называют, сведущих лиц), когда дело касается специальных знаний, которыми судьи не обладают. Все слышали о медицинских, технических, экономических и иных экспертизах.
Но о какой экспертизе могла идти речь при решении вопроса, являются ли преступными или не являются таковыми действия Германии, действия Редера, связанные с нападением на Норвегию. Ведь здесь эксперт мог оперировать лишь чисто юридическими категориями, ссылаться на договоры и соглашения, связывавшие Германию и Норвегию, давать свою интерпретацию этих актов, в сущности, делать то, что по долгу своему обязаны сделать судьи, люди с огромным юридическим опытом и знаниями.
Тогда зачем же суд все же разрешил защите, в составе которой были профессора международного права, предъявлять экспертное заключение доцента? Вспоминаю свою беседу об этом с профессором А. Н. Трайниным. Оба мы пришли тогда к выводу, что на данный вопрос ответ надо искать не в кодексах и не в существующих правилах уголовного процесса, а только в политике. На организационном совещании трибунала, где решалось, разрешить или не разрешить представление «экспертизы» Мозлера (которая, по сути, сводилась к выяснению, кто виноват в агрессии против Норвегии — Германия или Англия), английские судьи не захотели занять отрицательную позицию, дабы не навлечь на себя подозрение в необъективности.
Эксперт Мозлер сообщал суду общеизвестные истины (кстати, давно забытые в нацистской Германии) о том, что «государства, ведущие войну, обязаны уважать суверенные права нейтральных государств, на территории и в прибрежных водах этих государств», что в прибрежных водах нейтральных стран запрещаются всякие военные операции. Великобритания же, по заключению эксперта, вопреки этим положениям, заминировала норвежские прибрежные воды для того, чтобы воспрепятствовать законному плаванию немецких военных и торговых кораблей и, в частности, нарушить подвоз руды из Нарвика в Германию.
Защита не настаивала на том, что самый факт минирования давал уже право Германии на оккупацию Норвегии. Но Редеру будто бы стало известно, что английский флот готовится к высадке десантов в Норвегии. А это уже, по мнению защиты, давало право и с военной точки зрения требовало принятия самых срочных контрмер, каковыми и явились захват и оккупация Норвегии германскими вооруженными силами.
Обвинитель напомнил, что существовали определенные обязательства Германии по отношению к Норвегии. Защита не спорит: начав войну с Польшей, Германия 2 сентября 1939 года действительно направила в Осло торжественное заверение о том, что «правительство Германской империи... не намерено ни в коем случае нарушать целостность и неприкосновенность Норвегии, и будет уважать территориальную неприкосновенность Норвежского государства».
И тут наступает самый драматический этап судебного следствия по этому важному историческому эпизоду.
Обвинители возымели желание доказать, что тот самый Редер, который пришел на службу к Гитлеру только потому, что фюрер убедил его, будто нацисты намерены проводить мирную политику, тот самый Редер, для которого все определялось идеологией глубоко верующего, христиански воспитанного человека, именно этот Редер и оказался душой всей операции по захвату Германией нейтральной Норвегии. Собственно, против этого не возражал и сам гросс—адмирал. Соль вопроса заключалась в другом: прав ли Редер, когда утверждает, что он был поставлен перед такой необходимостью намерением Англии направить свой флот к норвежским фиордам и высадить там десанты? Или правы обвинители, которые доказывают, что подсудимый действовал вне всякой зависимости от английских планов, что он настаивал на захвате Норвегии еще задолго до того, как получил информацию о британских планах?
На процессе Редер заявил:
— Первое совещание между Гитлером и мною о Норвегии состоялось по моей инициативе десятого октября тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Чем же такая инициатива обусловливалась? Редер ссылается на то, что «при помощи адмирала Канариса в последнюю неделю сентября» были добыты «различные сведения» о готовящемся вторжении в Норвегию англичан. Обвинители же считают, что даже в марте 1940 года немецкая разведка ничего не знала об этом.
Обнародуются новые документы. Редеру предъявляют его меморандум от 3 октября 1939 года о захвате баз в Норвегии «путем применения военной силы, если невозможно этого достигнуть, не прибегая к войне». Может быть, там имеется ссылка на данные немецкой разведки? Сколько Редер ни всматривается в текст самим им порожденного документа, он не может обнаружить ни одного спасительного слова. Зато обвинители обращают внимание на то место меморандума, где вполне определенно говорится, что норвежская операция предпринимается с «целью улучшения... стратегических и оперативных позиций».
Подводит Редера и сосед по скамье подсудимых Альфред Иодль. Этот дотошный человек любил вести дневник. Не все его дневниковые записи радовали теперь и самого автора и других подсудимых. А одна из них совсем вывела Редера из состояния равновесия. В самом деле, сколько усилий потратил он, чтобы доказать, будто операция «Везер[1]» планировалась как превентивная, имеющая цель предотвратить английские поползновения. И вдруг такой пассаж: 13 марта 1940 года, т. е. менее чем за месяц до операции, Иодль отмечает в своем дневнике:
«Фюрер еще не дает приказа о начале «В». Он все еще ищет предлог».
14 марта Иодль снова возвращается к тому же:
«Фюрер еще не решил, какой повод найти для осуществления «варианта Везер».
Редер бросает в сторону своего соседа по скамье подсудимых взгляд, полный искреннего гнева и глубокого возмущения. Угораздило же его писать такое! А обвинитель меж тем предъявил трибуналу еще одну выдержку из другого дневника. На сей раз авторство принадлежит военно—морскому оперативному штабу. 23 марта 1940 года (т. е. уже за две недели до нападения Германии на Норвегию) там записали: «Не следует ожидать в настоящее время массового вторжения англичан в норвежские территориальные воды».
И как бы поняв чувства, обуревавшие Редера, обвинители спросили, что он думает об адмирале Асмане, официальном историке германского военно—морского флота. Ре—дер назвал Асмана «здравомыслящим историком». После этого гросс—адмиралу немедленно был предъявлен и дневник Асмана, в котором 26 марта сделана такая запись: «Угроза высадки англичан в Норвегии не считается серьезной».
