Вдобавок ко всему выплыли на свет белый некоторые скандальные подробности. Оказывается, Редер, так старавшийся убедить суд, что он всегда избегал иметь дело с партийными функционерами, тот самый Редер, который говорил «хайль Гитлер» только людям, не симпатичным ему, этот Редер, ничтоже сумняшеся, связался с норвежским нацистом Квислингом, тем самым, чье имя стало во всем мире синонимом предательства. 12 декабря 1939 года Квислинг приезжал в Берлин, был принят Эрихом Редером и доложил последнему план государственного переворота в Норвегии. Идеи Квислинга представились гросс—адмиралу настолько увлекательными, что он торопится доложить о них Гитлеру.
Был у главнокомандующего германским флотом Эриха Редера дежурный адъютант Вальтер Георг Эрих Гизе. Пост не ахти какой. Но человек этот если не много слышал, то много видел. И то, что видел, он сообщил Международному трибуналу в своих письменных показаниях.
Гизе показал, что осенью и зимой 1939—1940 годов приемная гросс—адмирала кишела тайными агентами, которых использовали для норвежской операции. Для переговоров с Редером приезжал и еще один из руководителей норвежских нацистов — господин Хагелин. Дежурный адъютант заранее получил инструкции о том, что, если господин Хагелин назовет свое имя, явившись лично, надо «немедленно проводить его к главнокомандующему»...
Итак, Редер беседует с Хагелином, ведет переговоры с Квислингом, даже убеждает фюрера лично принять Квислинга, и Гитлер обещает тому финансовую поддержку.
Наконец, 1 марта 1940 года Гитлером издается директива по «варианту Везер»: «Развитие событий в Скандинавии требует, чтобы велись все приготовления к оккупации Дании и Норвегии частью германских вооруженных сил... переход датской границы и высадка в Норвегии должны произойти одновременно... Чрезвычайно важно, чтобы наши мероприятия явились неожиданностью для скандинавских государств и западных противников».
9 апреля 1940 года германские вооруженные силы вторглись в Норвегию и Данию. А теперь, сидя на скамье подсудимых, Редеру надо держать ответ за этот разбойничий акт.
Бесспорно, Англия готовилась к захвату Норвегии. Нельзя забывать военно—политической обстановки 1939—1940 годов, коварных замыслов англо—французских правящих кругов в период советско—финляндского конфликта. Но обвинители документально доказали, что планы нацистской Германии относительно Норвегии родились и развивались совершенно самостоятельно, независимо от намерений Англии и Франции. Опровергнуть это Редеру не удалось.
Хорошо, пусть провалилась попытка представить себя другом норвежского народа! Гросс-адмирал и его адвокат спешат закрепиться на второй линии обороны: не главнокомандующий немецким флотом, а гитлеровский наместник Тербовен превратил оккупацию Норвегии в сплошную цепь преступлений и ужасов. Защита Редера готова представить суду доказательства того, что военно—морской флот не принимал никакого участия в этих преступлениях. Подсудимый просит вызвать ряд свидетелей.
Да, ведь Редера никто и не обвинял в том, что он непосредственно руководил
зверской политикой оккупационных сил. Будучи участником нацистского заговора против мира, гросс-адмирал исполнял в каждом случае ту задачу, которая возлагалась на него как главнокомандующего флотом. Он доставил на норвежские берега оккупационную армию, соответствующим образом воспитанную, и, конечно, понимал, чем все это кончится. Без захвата Норвегии были бы невозможны и террористические действия нацистов в этой стране.
Саму же операцию по захвату Редер обставил так, что вошел в историю не только ярым агрессором, но и выдающимся пиратом. Он прибег к таким методам войны, которые никак не позволяли ему отгородиться от остальных военных преступников, противопоставив их злой воле и коварству свою «христианскую добропорядочность».
Суду предъявляются «Общие инструкции» для германской эскадры, направляющейся к норвежским берегам. Датирован этот документ 4 апреля 1940 года. В нем содержатся такие указания: «Корабли для прорыва линии заграждения должны незаметно проникнуть в фиорд г. Осло с включенными огнями под видом торговых пароходов... На требование со стороны сигнальных и сторожевых постов дать опознавательные сигналы следует, чтобы ввести в заблуждение, использовать названия английских пароходов».
А вот приказ морского командования от 24 марта того же года. Там уже все расписано до детали:
«При входе в гавань надо как можно дольше маскироваться под английские корабли. На все запросы норвежских судов по азбуке Морзе следует отвечать по—английски... примерно следующим образом: «Идем в Берген на короткое время, никаких враждебных намерений не имеем». На все запросы давать названия английских военных кораблей. Поэтому «Кельн» отвечает — «Каир», «Кенигсберг» — «Калькутта», «Бромзее» —»Фаулькнер», «Карл Петере» — «Хэлсион», «Леопард» — британский эсминец «Вулф»... Надо сделать так, чтобы британский военный флаг был все время освещен и чтобы судно было в постоянной готовности пустить дым».
В тот же день, 24 марта 1940 года, Редер подписал и другой приказ, адресованный флагману разведывательных сил. В нем почти дословно воспроизводится только что цитированный документ, но есть и некоторые дополнительные разъяснения:
«На приказание остановиться надо ответить: 1) «Просьба повторить последний сигнал», 2) «Вашего сигнала понять невозможно». Если будет произведен в качестве предупреждения выстрел, надо отвечать: «Прекратите стрельбу. Корабль — британский, дружелюбно расположен». Если спрашивают о маршруте и о цели, надо отвечать: «Идем в Берген, гонимся за немецким пароходом».
Вряд ли такие документы нуждаются в комментариях.
Редер торопится «опередить противника»
Кончилось обсуждение норвежской операции, но, увы, не кончились неприятности Редера: корабль защиты то и дело натыкался на мины, расставленные обвинением. Особенно тяжким выглядело обвинение гросс—адмирала в подготовке и развязывании войны против СССР.
Редер не отрицает, что задолго до нападения у него возникли подозрения о готовящейся войне. Еще в августе 1940 года он «получил сведения в одной военной инстанции» о значительных военных перевозках на восток. Гросс-адмирал вовсе не хотел бы уподобляться Риббентропу, пытавшемуся уверить суд, будто министр иностранных дел узнал о нападении на СССР чуть ли не в самый канун войны.
Ну а как же он распорядился теми сведениями, которыми поделилась с ним «одна военная инстанция»?
