«Здравствуй, мой маленький, миленький котеночек Ак-сьш» (одно из множества моих имен), - писал он мне через два года после женитьбы, в 1948 г.
«...все эти впечатления и маленькие радости отравлены постоянным сознанием моего неоплатного долга перед тобой, родная моя, бесконечно родная, единственная, навсегда незаменимая! Мне хочется всю свою энергию, все силы душевные посвятить тому, чтобы приносить тебе покой и здоровье. Спасибо тебе, ласточка, за то, что сделала, делаешь из меня чистого человека...» (1952 г.).
«...все это чудесное, волшебное без твоего чапельного (форма губ чапельничком при обиде. - Т.С.) кошачьего образа, который всегда перед взором моим, было бы, пожалуй, тусклым и не очень впечатляющим. Я пишу это не ради красивых слов и не для твоего утешения. Это так на самом деле и даже во много раз больше... Поэтому у меня на душе огромная радость: те годы, что мы прожили, были годами трудных испытаний. Может быть, возникало и что-то нехорошее, недостойное. Но вместе с тем, наперекор всему, выросла чудесная человеческая наша любовь, которая выше гор, шире моря, много ярче ослепительного южного солнца. Я понял навсегда, что должен беречь ее как самое дорогое, что дает Бог человеку... Ничто не в состоянии, милый мой котенок, поломать тот чудесным мир, который мы строили с тобой на протяжении двенадцати лет трудной, но все-таки очень чистой жизни... Твау Кшкау» (Твоя Кошка. — Т.С.).
«...Знаешь, котенок, у меня здесь бывают коротенькие, но большие праздники. Это - разговоры с тобой по телефону. Я слышу твой голос, твое дыхание, и мне в эти минуты и радостно и тепло. Я отчетливо вижу кошачью мордочку с выражением “обижмау” (обиды. - Т.С.) - единственную неповторимую мордочку на свете. Мне кажется: вот сейчас мы затеем с тобой долгую, но никогда не стареющую нашу кошачью игру...» (1963 г.).
Последнее поздравление моя «кошка», помните, написала мне меньше чем за год до своей смерти, 1 декабря 1985 г. С последних месяцев этого года начался отсчет убывающих мгновений жизни Александра Владимировича. Всю беспощадность неизбежной разлуки, ее роковую неизбежность пережила, прочитав последние поздравительные строки. Итак:
С тобой мне ничего не страшно, с тобой - парю, с тобой - творю, благословляю день вчерашний и славлю новую зарю.
С тобой хоть на гору, за тучи,
и с кручи - в пропасть
вместе
вниз.
И даже смерть нас не разлучит:
нас навсегда
венчала
Жизнь.
С этим небольшим стихотворением связаны у меня счастливые, горестные и... даже жутковатые минуты. Я, напоминаю, обещала о них рассказать. Это произошло 1 декабря 1986 г.
В первый одинокий день своего рождения я перебирала стихи Александра Владимировича, моей «кошки», воспоминания вызывали слезы... Перекладывая листы со стихами в папке, где лежали «мои» стихи, стихи-посвящения мне, нашла и это, последнее. И опять полились неутешные слезы. Перечитала. Открыла следующую страницу с рукописными стихами. И сначала удивилась, увидев те же стихи, переписанные четким, крупным почерком: «Моей Кошке в день ее рождения». Машинально пробежала еще раз глазами по строчкам... Дата внизу... И словно что-то оборвалось внутри, словно ударило под сердце: там было написано - 1 декабря 1986 г. Я скорее посмотрела предыдущую страницу. Нет, там другая дата - 1 декабря 1985 г., на год раньше, когда стихи и были написаны... Да, я это отлично помнила, помнила, так как поставила ему «отметку» за мастерство: нарисовала двух кошек, шагающих «след в след, лапа в лапу» - по нашим «кошачьим правилам»... Мысли одна за другой заскакали в голове: почему здесь, в папке, моей папке, куда складывала его стихи только я сама, два совершенно одинаковых поздравления? Почему разные даты? Ошибка? Но почему оба так аккуратно, «по-праздничному» переписаны? Я второго, точной копии первого, но с другой датой, сюда не убирала. Значит, это сделал он сам?.. А может быть, в этом таилось намеренное желание согреть мое одиночество своими стихами, своим присутствием: «Я всегда буду с тобой моими стихами...» Мне показалось вдруг, что он здесь, рядом... Откуда-то повеяло теплом... Почудилось, вот-вот он сейчас подойдет ко мне, сидящей за столом, обнимет за плечи, как это делал не раз, нагнется, прижмется щекой к моей щеке... Заплакала... Печально и счастливо, благодарно и отчаянно горько. Подумала: может быть, 1 декабря 1985 г., уже очень больной, он, обуреваемый тревожными предчувствиями, позаботился, как всегда, о своем «мелком котенке», провидчески пожелал укрепить мою веру в то, что «даже смерть нас не разлучит», разогнать черные тучи над моей головой в мой первый, без «кошки», день рождения. Какие мысли посетили его, когда рука выводила дату - 1986 год? Этого мне не узнать никогда...
Я находилась под впечатлением неожиданного «открытия» несколько дней. Вспомнила в связи с этим о поразительной способности предвидения, которая была свойственна Александру Владимировичу. Он умел видеть «печать смерти» на лице человека задолго до его ухода в мир иной.
Почти пророчески обозначил продолжительность жизни моей тети. Усомнился в своем видении этого знака на лице нашей 46-летней соседки в Озёрах, полной, цветущей женщины. Она умерла от рака спустя пять месяцев. Осенью 1961 г. мы решили навестить моих родителей. Погостили с неделю, собрались в обратную дорогу. До автобусной остановки нас пошла проводить мама. Папе, не помню почему, надо было остаться дома. Мы отошли от нашего крылечка, и прежде чем завернуть за угол забора, который скрывал наш дом, оба - Александр Владимирович и я - оглянулись. Папа стоял в темном проеме открытой двери. Молча помахал нам рукой и закрыл дверь...
Мы сели в наш неторопливый местный поезд, следовавший по «ветке» до главной магистрали. Некоторое время поезд медленно отстукивал по рельсам, двигаясь вдоль города, а потом довольно круто поворачивал на северо-запад, именно в этом месте было ближе всего до нашего дома. Я смотрела в окно, мысленно прощалась с Озёрами, с родителями и вдруг услышала, как Александр Владимирович негромко сказал: «Папу живым мы, наверно, больше не увидим». Я удивленно глянула на него. Он невеселым взглядом провожал скрывающийся из виду городок. «Но почему? Откуда это тебе известно?» - спросила я. «Я не могу этого объяснить...»
В тот миг я ему не поверила. Несмотря на свои 75 лет, папа чувствовал себя вполне сносно: копался в огороде, помогал маме по хозяйству... А меньше чем через три месяца скоропостижно скончался. Тогда припомнились мне странные слова, сказанные Александром Владимировичем в поезде.
С явным неудовольствием сообщил он мне об этой своей способности - провидеть, с горечью заметил: слишком зрячие глаза не в радость. «У нее (него) мертвая улыбка, посмотри!» - вдруг говорил он мне. Я смотрела. Пристально, сколь допускало приличие, старалась проникнуть... Но здесь требовалось, следует признать, не одно только «смотрение»: смотрящий да увидит. Не теми глазами наделил меня Всевышний. Может быть, и к лучшему? Чтобы носить в себе такой дар, нужно, кажется мне, большое мужество души. По силам ли мне это?
