и мальчик Слава, мы поиграли, а потом мама посадила нас за стол и угощала чаем с конфетами. Папа мой дежурил в ту ночь в госпитале, он был майор медицинской службы и заведовал отделением невропатологии. На следующий день, 8 сентября 1941 года, главные продовольственные склады Ленинграда — Бадаевские — были полностью разбомблены. В них попала бомба, и не одна, огонь уничтожил 38 продовольственных складов и кладовых, где хранилось 3000 тонн муки и 700 тонн сахара. На самом деле, этого запаса городу едва хватило бы на неделю, но многие ленинградцы были уверены, что именно этот пожар положил начало массовому голоду. В этот же день, 8 сентября, германские войска захватили Шлиссельбург, тем самым отрезав Ленинград от всей страны. Этот день стал началом блокады, которая продлилась 872 дня. Скоро после этого появились продовольственные карточки, по которым выдавали продукты, нормы становились все меньше и меньше. Мама служила в штабе местной противовоздушной обороны (МПВО), она с другими женщинами скидывала зажигательные бомбы с крыши нашего шестиэтажного большого дома, прямо рукавицами брала и кидала вниз. А я при жутких завываниях сирены воздушной тревоги с няней спускалась в бомбоубежище, оно было в подвале дома. Было страшно, хотелось скорей домой, маленькие дети плакали. При словах «Отбой воздушной тревоги» мы с няней выходили из подвала и поднимались на пятый этаж. Иногда во время налетов бомбы разрушали здания, а снаряды могли убить или ранить жителей, находившихся на улице. На моей улице в школе, где я после войны училась, висит мемориальная доска, на которой написано, что 18 мая 1942 года трагедия унесла жизни восьми ленинградцев, еще 54 человека были ранены. Факт гибели детей вошел в обвинительное заключение СССР в адрес фашистской Германии на международном судебном процессе в Нюрнберге в 1945–1946 годах.
Очевидец тех страшных событий, житель блокадного Ленинграда, обучавшийся в школе № 218 в 1941–1942 годах, рассказывал:
«18 мая 1942 года я получил в школьной столовой дневную норму пищи — кусочек хлеба, половник каши и сладкий чай — и пошел к себе домой. В 12:30 вражеский снаряд попал в дом напротив школы. Осколки снаряда полетели в столовую, разносчица еды погибла на месте. Как нам объявили потом, всего разрыв снаряда унес жизни восьми человек, еще пятьдесят четыре было ранено. Среди них были и ученики школы № 218. Но школа не была разрушена. Ученики на следующий день продолжили учиться, а учителя — работать».
Мы, дети блокадного Ленинграда, не хотим, чтобы дети, которые не жили в ту войну, чувствовали ее сегодня. Это касается и детей наших бывших добрых соседей по Союзу. Мы принесли страх и смерть в десятки их крупных и маленьких городов, наши баллистические ракеты, которыми мы так гордимся, убивают малышей в моей любимой Одессе и моих сверстников в красивом русском городе Харькове. У них там бомбежки и сирены воздушной тревоги, бомбоубежища, стрельба и смерти мирных людей. Четыре миллиона беженцев покинули недавно еще богатую и красивую страну. Что мы доказываем и кому?
Я вспоминаю свои приезды к хорошенькой киевской подружке Томочке в 50-е годы, туристские походы в Закарпатье в 60–70-е годы, командировки на ГЭС Днепра и Днестра в 80-е годы, и главное, частые посещения многонационального удивительного черноморского города Одессы. Одессу я особенно люблю. Там поженились мои родители, там я, беременная, спасалась от жары, прижимаясь к холодным статуям в художественном музее; там родился и жил мамин добрый приятель Леонид Осипович Утесов, почетным жителем города был любимый мной и многими россиянами умница Михаил Михайлович Жванецкий. Там в 2008 году мы с подругой узнали от «матери моря» криминальную тайну гибели теплохода «Адмирал Нахимов», а я на нем когда-то плавала.
Повсюду на (в) Украине я встречала добрых и трудолюбивых, гостеприимных и хлебосольных, веселых и звонко поющих людей. Кто довел их и нас до такой вражды? Кто должен нести ответ за тысячи смертей наших и их парней в военной форме? Наконец, кто должен прекратить начатую смертельную игру?
Есть умные люди? Есть профессионалы-дипломаты? Есть наконец мыслящие руководители, способные свернуть агрессию, не допустить смерти на земном шаре от нешуточного термоядерного оружия? Ведь сегодня XXI век, а не Средневековье!
И вообще — нам это надо? С помощью оружия выяснять — кто прав, а кто виноват? Нам — россиянам — населению одной шестой части суши? Сомневаюсь.
На смену глобализму сегодня к нам приходит изоляция. Глобализм мы испытали — когда все связаны со всеми, шарик маленький — за несколько часов его можно облететь, встретиться с кем хочешь и пожить где хочешь. Самолет и айфон, еду и одежду делают в разных странах, продают друг другу и обмениваются комплектующими.
За высоким и глубоким железным занавесом теперь будем все делать сами и замещать импорт. Впрочем, такое уже было в России и не раз. Я это видела, знаю хорошо. Все попробуем сами, авось и получится, только не очень скоро, зато интересно. Засучим рукава, ленивым в таком обществе не место!
Дворцы с золотыми унитазами будут строиться здесь, шестипалубные яхты будут бороздить воды здесь, и ковры-самолеты полетят над собственными полями и лесами! Долой враждебный чужой мир! Будем бедные, но гордые! Или богатые, но изгнанные! Ведь мы этого хотели, к этому шли и дошли…
Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе! Это я про себя, а вы, молодые, еще увидите небо в алмазах! Мой тост за счастливое будущее!
Ребята, молодежь! Закрывайте zum. ВСЕ.
Спасибо за внимание.
Вот и закончились нетрадиционные дни рождения нетипичной представительницы «серебряного возраста». Столько люди не живут, как говорили раньше. Столько люди не сочиняют, так скажут сегодня. Во-первых, живут еще больше. Во-вторых, сочиняют не то еще. А я не сочиняла, а как ненец, что видела, то и пела. Чистую правду; ничего, кроме правды. От первого нетипичного дня в день начала блокады Ленинграда до последнего нетипичного дня — сразу после снятия блокады с города — нового побратима Петербурга. За почти 80 лет — где и с кем я только не встречала свои дни рождения. В советское время — в путешествиях по Ледовитому океану и Черному морю; в горах Алтая, Кавказа и Карпат, на берегах рек — Куры и Енисея, Невы и Оки; во время рабочих будней на любимых гидростанциях и за праздничным столом в институте гидротехники. Советский Союз тогда занимал одну шестую часть суши, а празднование
