«Нет ни малейшего признака, что ядерная энергия когда-либо будет получена. Это означало бы, что атом можно разрушить по желанию» — Эйнштейн, «Питтсбург пост газетт», 29 декабря 1934 года. В том самом году итальянец Энрико Ферми (состоявший в фашистской партии и женатый на еврейке) выполнил первые крупные экспериментальные работы по ядерной физике, облучая элементы нейтронами. А Эйнштейн 16 февраля 1935 года писал королеве Елизавете: «Как подобает старику, я совсем чужд обществу». Кокетничал — в обществе он был нарасхват, ужинал с губернатором Нью-Йорка, Чаплином, Полем Робсоном, другими звездами, в Новый год выступал по национальному радио… На работе с Розеном очень хорошо пошло, привлекли еще одного — Бориса Яковлевича Подольского, уехавшего из России в 1913 году, и втроем придумали, как опровергнуть гейзенберговский принцип неопределенности. 25 марта они закончили (15 мая опубликовали в «Физикл ревью») статью «Может ли квантово-механическое описание физической реальности рассматриваться как полное?»
Вы, герр Гейзенберг, утверждаете, что нельзя одновременно измерить импульс и координату одной частицы — можно! Надо только взять (мысленно) пару частиц-близнецов, которые родились в одной точке и разлетелись в разные стороны. По закону сохранения импульса (гуманитарий, поверьте на слово) сумма их импульсов, как и сумма координат, всегда равна нулю. Так с разорвавшимся надвое снарядом: если до взрыва он был неподвижен, суммарный импульс его осколков равен нулю. Поймав один осколок и измерив его импульс, можно назвать величину импульса второго осколка, как бы далеко тот ни улетел. Стало быть, если у одной частицы измерить импульс, а у другой — координату, то импульс второй уже и измерять не надо, а надо только отнять импульс первой от нуля. И вот мы уже знаем про вторую всё: и координату, и импульс. По квантовой механике, когда измеряешь, вмешиваешься и меняешь реальность, но тут-то о каком вмешательстве можно говорить, если ты измерял координату не первой, а второй частицы, ее двойняшки, и наоборот — импульс первой, но не второй? Ведь не может же первая частица, когда ее измерили и она изменилась, каким-то образом на расстоянии (телепатически?) передать свое изменение сестре? В то время не было технической возможности осуществить эксперимент, и он стал сенсацией; 4 мая «Нью-Йорк таймс» писала: «Эйнштейн атакует квантовую теорию».
Бор в следующем номере «Физикл ревью» ответил не совсем по сути: мол, в квантовой механике «мы имеем дело не с произвольным отказом от детального анализа атомных явлений, но с признанием того, что такой анализ принципиально исключается» — и всё. Большинство физиков вдумываться не стали. Принцип неопределенности работал, и этого было достаточно. Но Эйнштейн этого пережить никак не мог. Максу Борну, март 1948 года: «Я просто хочу объяснить, что я имею в виду, когда я говорю, что мы должны придерживаться физической реальности. То, что мы считаем существующим („реальным“), должно где-то находиться во времени и пространстве. То есть вещь, реальная в одной части пространства, А, должна (в теории) так или иначе „существовать“ независимо от того, что о ней думают в части пространства В… Измерения, производимые в А, никаким образом не должны влиять на то, что реально существует в В. Если придерживаться этой программы, то вряд ли можно считать квантовую теорию полным описанием физической реальности. Если же счесть ее таковым, то получается, что физически реальное в В претерпевает резкое изменение из-за измерения, сделанного в А. Мои физические инстинкты ощетиниваются от этого предположения. Однако если отказаться от предположения, что вещи, находящиеся в разных частях пространства, имеют независимое, реальное существование, то я вообще не вижу, чем тут заниматься физике».
А потом статья Эйнштейна о частицах-близнецах сыграла большую роль в квантовой теории: она вызвала интерес к близнецам и их предполагаемой телепатической связи, которую Эйнштейн считал невозможной. Так вот, в 1980 году Алан Аспект экспериментально показал, что пара близнецов не просто связана общим прошлым, но частица В мгновенно «узнает» о том, как была измерена частица А, и тоже меняется. То есть получается мгновенная телепатическая пересылка состояния одной частицы на ее сестру на неограниченном расстоянии. В 1993-м Чарлз Беннет, возглавлявший исследовательский центр IBM, придумал, как можно технически перенести квантовое состояние одного объекта на другой с помощью такой пары частиц, и назвал это квантовой телепортацией. (Хотя правильнее было бы назвать телепатией, ведь сама частица никуда не переносится, а лишь сообщает сестре свои свойства: вот я! вот так они меня измерили! и теперь я уже вот какая! и ты такая же!) А в 1997-м группа Антона Цейлингера впервые проделала это на практике. В 2012 году физики из Венского университета и Австрийской академии наук успешно осуществили квантовую «телепортацию», то бишь телепатию, на расстояние в 143 километра; физики полагают, что таким образом можно создать сеть спутниковой квантовой связи. Интересно, что бы на это сказал Эйнштейн…
С Розеном они выдвинули еще одну смелую идею. Мы говорили о «черных дырах» — затягивают все в себя. Эйнштейн и Розен представили черную дыру в виде вазы с длинным горлом. Затем они (мысленно) отрезали «горло» и соединили его с другой такой же «вазой», перевернутой вверх дном. Получилась штука вроде гантелей. При определенных условиях, считали они, черная дыра может соединяться с другой дырой посредством «горлышка», и через него могут быть связаны находящиеся на любом расстоянии друг от друга участки пространства-времени. Проскочив по такому горлышку (его называют мостом Эйнштейна — Розена), можно, например, из одной Вселенной мигом попасть в другую — как Алиса через зеркало. Правда, мост Эйнштейна — Розена — такая штука, что после проникновения в него выходы сжимаются и уже не узнать, что там происходит; кроме того, по уравнениям Эйнштейна — Розена никакие частицы пройти через портал вообще не могут, так что он бесполезен. Но позже были высказаны предположения о существовании таких порталов («кротовых нор»), через которые можно пройти и вернуться, — они заполнены неким веществом, препятствующим сжатию. В общем, неплохо поработалось с Розеном, но Эйнштейн надеялся, что они сумеют построить теорию поля… Не вышло.
В апреле Леон Уотерс пригласил Эйнштейна позировать скульптору Сергею Конёнкову. Тот был с Эйнштейном немного знаком и раньше — через Марго, знакомую с женой Конёнкова Маргаритой. Из России Конёнковы в 1923 году выехали для участия в выставке советского искусства в Америке и не вернулись. Маргарита Ивановна Воронцова-Конёнкова родилась в 1896 году в Сарапуле в семье присяжного поверенного, окончила женскую гимназию, потом юридические курсы в Москве, за Конёнкова вышла в 1922 году. Красивая, блистательная женщина, в свое время флиртовала с Шаляпиным и другими знаменитостями, отлично говорила по-английски, очень бойкая, абсолютно светская дама. Из ее воспоминаний об Эйнштейне: «Он был удивительно скромным человеком, не любил официальных собраний, в шутку говорил, что известен своими пышными волосами. Когда Сергей Тимофеевич работал над портретом Эйнштейна, тот был очень оживлен, увлеченно рассказывал о теории относительности. Я очень внимательно слушала, но много понять не могла. Мое внимание поощряло его, он брал лист бумаги и, стараясь объяснить свою мысль, делал рисунки и схемы. Иногда объяснения меняли свой характер, приобретали шутливую форму — в такую минуту был исполнен наш совместный рисунок — портрет Эйнштейна, — и он тут же придумал ему имя: Альма, то есть Альберт и Маргарита». По этим словам можно судить, что «Альберт и Маргарита» сразу стали друг к другу неравнодушны, но о развитии их связи нам ничего не известно, так как доступна лишь часть их переписки, относящаяся к более позднему периоду. Исходя из опыта с Милевой и Эльзой, ему нужно было какое-то время на «раскачку»; возможно, и в данном случае было так.
