Леонид Гроссман - Пушкин

Одиночество — единственное спасение для поэта в среде Романовых, Бенкендорфов, Серафимов, Булгариных; но это одиночество творческое, которое рано или поздно сольет его мысль с великой народной стихией, волю которой он стремится уловить и выразить в своих созданиях. Это чувство звучит в чудесном наброске начала тридцатых годов:

Одновременно не прекращается общение поэта с великими классиками. Из мировых гениев прошлого в его творческой жизни все больше ощущается присутствие Данте. Пушкин рано узнал флорентийского поэта, читал его в подлиннике уже в южные годы, но к концу двадцатых годов проявляет к нему пристальным интерес. Именем Данте начинается перечень мастеров сонета, о нем благоговейно говорит Сальери. Характерен отрывок 1829 года:

Пушкин оставил краткие, но поразительные по глубине оценки «Божественной комедии»: «Единый план Ада есть уже плод высокого гения». Это — «тройственная поэма, в которой все знания, все поверья, все страсти средних веков были воплощены и преданы так сказать осязанию в живописных терцинах».

Этот четкий и строгий размер дантовой поэмы органически сочетался для Пушкина с ее планом («тройственная поэма») и с духом создавшей ее эпохи. В этих тонах написаны и терцины Пушкина, воссоздающие в русской поэзии не только форму, но и глубокий поэтический стиль дантовой трилогии. Терцины «В начале жизни…» замечательно передают общий характер эпохи Возрождения с ее жаждой знаний и культом античности и в частности с ее тонким искусством садов. Три темы — школа, вилла, мифологические боги — развертывают основной замысел этого вступления к незаконченной поэме. Тенденциям средневековья («полные святыни словеса…») противопоставлено восхищение отрока созданиями античного ваяния, особенно Аполлоном[61].

Пушкин с замечательным искусством выдерживает труднейший принцип дантовской формы, согласно которой каждый терцин, как правило, представляет собой замкнутую строфу. Нет переносов, то-есть непосредственного продолжения стиховой фразы в следующем трехстишье. Каждое из них — завершенное целое. Даже сложнейшие задания — изображения и характеристики «двух бесов» — даны и исчерпаны в трех строках:

А. Н. Гончаров (1760–1832), дед H. Н. Пушкиной.

С портрета маслом неизвестного художника. «Благословив Наталию Николаевну, благословили вы и меня. Вам обязан я больше, нежели чем жизнью». (1830)

Еще ближе по теме к «Божественной комедии» пушкинские терцины 1832 года «И дале мы пошли…» В обоих опытах русский стих впервые зазвучал, как настоящая итальянская «терца-рима», с торжественной плавностью ее ритмов и заостренной четкостью каждого образа,

Сложно развертывался в 1829–1830 годах роман Пушкина с Гончаровой. По возвращении из Арзрума поэт, казалось, получил разъяснение, что двусмысленный весенний ответ на его предложение следует понимать как отказ. «Сколько терзаний ожидало меня по возвращении, — писал он несколько позже Наталье Ивановне: — ваше молчание, ваше холодное обращение, прием mademoisellу Nathalie столь легкий, столь невнимательный. Я не имел мужества объясниться — я уехал в Петербург убитый, сознавая, что сыграл смешную роль: я был робок первый раз в жизни».

Только к весне положение заметно изменилось: «Один из моих приятелей, приехав в Москву, передает благосклонное слово вашей дочери по моему адресу — и оно возвращает мне жизнь…»

Ободренный, поэт срочно выезжает из Петербурга. «Третьего дня приехал я в Москву, — писал он Вяземскому 14 марта 1830 года, — и прямо из кибитки попал в концерт, где находилась вся Москва. Первые лица, попавшиеся мне навстречу, были Наталья Гончарова и княгиня Вера (Вяземская)…» Поэт был встречен приветливо. Не откладывая решительного шага, он уже в начале апреля делает новое предложение, которое на этот раз было принято. «Наденька подала мне холодную, безответную руку», отмечает Пушкин этот тревожный момент в автобиографическом очерке «Участь моя решена…»

Сам он, несмотря на увлечение, был полон сомнений: в согласии Натальи Николаевны он склонен был видеть только «свидетельство ее сердечного спокойствия и равнодушия». Томила также неопределенность материально, го состояния, сомнительное политическое положение. По. ездка в Арзрум навлекла на Пушкина новый гнев правительства. В грозном письме Бенкендорф потребовал от имени государя объяснений: «…по чьему позволению предприняли вы сие путешествие? Я же со своей стороны покорнейше прошу вас уведомить меня, по каким причинам не изволили вы сдержать данного мне слова…» Официальный запрос еле маскировал личное оскорбление.

Тем не менее, в апреле Пушкин извещает родителей и друзей о своем обручении. «Прозаическая сторона брака — вот чего я боюсь для вас, — писала ему из Петербурга его приятельница Хитрова. — Я всегда думала, что гений поддерживает себя полной независимостью и развивается только в беспрерывных бедствиях, я думала, что совершенное, положительное и от постоянства несколько однообразное счастье убивает деятельность, располагает к ожирению и делает скорее добрым малым, чем великим поэтом…» Пушкин просит ее не судить о нем слишком «поэтически».

В мае он выезжает с невестой в имение Гончаровых для представления главе семейства — дедушке Афанасию Николаевичу.

Майоратное гончаровское поместье — Полотняный завод — было расположено в Медынском уезде Калужской губернии. Местность понравилась Пушкину своей живописностью, а усадьба — монументальными строениями. По неровном булыжникам заводской мостовой коляска подкатила к лепным воротам усадьбы Гончаровых, пронеслась под сводом и мимо старинной семейной усыпальницы по свежему дерну двора подъехала к огромному трехэтажному дому. Перед главным фасадом здания раскинулся парк с подстриженными липами, беседками, прудами. Вдоль двора вытянулись заводские постройки, вокруг амбары, ананасные оранжереи, конный завод, манеж, псарни, оленьи загоны. Все свидетельствовало о широком размахе и праздничной жизни богатейших промышленников XVIII века.