Масштабные деструктивные фигуры снимали запреты и этим приобретали в глазах части общества значение маяка, к которому, как радостные мотыльки, устремлялись приверженцы и последователи. Таков же источник влияния и Григория Распутина, основанный на снятии сексуальных блоков с части закрепощенных догмами морали женщин. Высвобождая их тайные и тщательно вытесняемые желания, он приобретал власть над ними.
Таким образом, в способности «уловить температуру» общества, силу его внутренней напряженности, как и найти шлюзы, проявляется одна из сильных сторон деструктивных личностей. Они намеренно старались заглянуть в такие лабиринты, куда боялась ступить нога ангела. В жизни и смерти, в проявлении стремлений к Эросу (любви) и Танатосу (смерти) они становились апологетами Зла и, зная это, поступали по своему усмотрению, словно подчеркивая черными красками свои выразительные портреты. И потому что эти портреты оказались такими колоритными и волнующими, они запомнились (и в том числе своим отношением к эротизму).
Непризнание – основная движущая сила деструктивности
Хотя борьба за признание является глубинной основой едва ли не каждого самовыражения, непризнание всегда оставалось одновременно и основной разграничительной линией между созидателем и разрушителем, и тем ключевым фактором, который определяет стратегию и стиль поведения того или иного искателя славы и успеха. Хотя великие творческие личности также испытывают потребность в признании и одобрении социального окружения, для них в большинстве случаев достаточно осознания важности сотворенного, основанного на душевной гармонии, знании истинного положения вещей и, соответственно, своего места в мире. «Мыслитель не нуждается в одобрении и рукоплесканиях, если только он уверен в собственных рукоплесканиях себе: без них он обойтись не может» – эти слова Ницше как нельзя лучше объясняют внутреннюю природу великих творцов, хотя, несомненно, также обнажают и защитную реакцию самого философа на долгие годы непризнания. Но поиск способов достичь признания у таких личностей, как Роден, боровшийся за успех в течение пятидесяти лет, или Фрейд, который поступательно в течение всей жизни навязывал миру свои открытия, совсем не таков, как борьба, скажем, Гитлера или Сталина. Творцы боролись за то, чтобы донести ценность уже созданного ими, тогда как разрушители, не способные творить, вели непримиримую борьбу за признание собственной личности в истории без продуктов творчества, путем воздействия на основные инстинкты современников. Примечательным нюансом проблемы признания является тот факт, что чем больше внутреннего величия и понимания мироздания обнаруживали творцы, тем меньше они нуждались в общественном признании. Действительно, Леонардо да Винчи едва ли стремился к тому, чтобы его превозносили массы; он был равнодушен к настроениям толпы вследствие своей внутренней силы и сосредоточенности. То же можно сказать о Николае Рерихе, Альберте Швейцере или Эрихе Фромме. Даже о государственных деятелях такого масштаба, как Цезарь или Ленин, можно говорить, что они были лишены излишней потребности самосозерцания. И наоборот, Гитлер не мог жить без восторженных криков толпы, Сталин просто зверел, если ему не повторяли множество раз, что он – гений. И именно боязнь непризнания и несоответствия разыгрываемой роли толкала их на поиски иллюзорного признания и создание миражей в глазах окружающих, которые временно служили им маяками успеха. Иван Грозный готов был ввязаться в опасную и совершенно ненужную войну только ради одного – признания современниками его полководческого и государственного гения. Кажется, свои самые жестокие преступления с массовыми убийствами он задумал и совершил, когда осознал, что как правитель является посредственностью и не способен ознаменовать свое время нахождения у власти ничем выдающимся. Гитлер, если бы это было возможно, взорвал бы всю планету за миг признания себя Богом. Саддам Хусейн, чтобы добиться признания за пределами национальных границ, погнал на войну с Ираном, а затем на оккупацию Кувейта сотни тысяч смертников. Жажда признания превращалась у деструктивных личностей в самую мощную разрушительную силу.
Один из соратников Сталина, Енукидзе, заметил как-то в конце 20-х годов XX столетия: «Я делаю все, что он просит, но для него этого недостаточно. Он хочет, чтобы я признал, что он гений». В этих словах заложено объяснение деструктивной природы. Жаждущий признания силой вырывает у окружающих это признание, не стараясь заглянуть в себя и проанализировать, что он в действительности дает миру. Внутренняя дезориентация и неуверенность в своих силах порождают в таких людях враждебность и агрессивность.
Отсутствие признания заслуг со стороны общества, как долго гниющая рана, перерастает в угрожающий окружающему миру абсцесс в самый неожиданный момент. Как, например, тусклая личность Лаврентия Берии, долгие годы являвшегося тенью Сталина, по смерти патрона едва не заняла его освободившееся место. Берия начал наступление тотчас, словно выйдя из засады с давно заготовленной обоймой для всех товарищей и соратников. Методично и целенаправленно он начал уничтожать созданные Сталиным принципы, неожиданно сводя к нулю роль партии и возвышая роль правительства. Серый кардинал Советского Союза умел возбуждать страх и начал реформы, суть которых сводилась, как до того у Сталина, к рождению новой великой личности. Насильник и извращенец, он со смертью диктатора жаждал возвышения и поклонения. Нет никакого сомнения, что, приди этот человек к власти, он, мечтающий увидеть мир на коленях, стал бы вторым Калигулой и легко затмил бы Сталина. Потому что последний добился неограниченной власти за годы непростой борьбы, а Берия – благодаря раболепию, лести и пресмыкательству, которые были ему ненавистны и все же вызывали неуемное желание признания своего величия. Но, не достигнув власти, кремлевский преступник, метко названный одним из исследователей Антисталиным, закончил, как Калигула, – скорым свержением и быстрой смертью. Показательный случай в истории, когда уставшие от террора, прозревшие люди прибегают к радикальным мерам, то есть, в принципе, лишь используют против подлецов их же оружие.
Отличительной чертой борющихся за признание «злых гениев» являлся радикальный негативизм их деятельности. В то время, когда творцы черпали силы внутри себя, а идеи рождали в ходе долгого мучительного синтеза, «злые гении» противопоставляли сложному созидательному процессу сокрушающий резонанс разрушения. Гримаса Калигулы на фоне кричащих смертников, брошенных львам или медведям; упоенный собой Нерон, с диким пафосом декламирующий стихи над горящим Римом; Чингисхан, едко усмехающийся новому разрушенному городу; Екатерина Медичи, похотливо взирающая из окна Лувра на расчленение живых гугенотов и волочащиеся за людьми внутренности; хохочущий Иван Грозный, восседающий на горе трупов, как на троне; неотесанный крестьянин Григорий Распутин, пьяно потрясающий своим половым членом перед лицами ошеломленной знати; Иосиф Джугашвили, бесстрастно и безэмоционально посылающий миллионы умирать в ГУЛАГе; Гитлер, призывающий уничтожить евреев и Советы; Саддам Хусейн, пытливо заглядывающий в глаза окружению и жаждущий новых жертв; целеустремленный Усама бен Ладен с горящими, как угли, глазами, призывающий убивать всех попадающихся под руку американцев. Все это – лики непризнанных гениев, жаждущих ценой разрушений восполнить свою внутреннюю пустоту. Это лики Дьявола, испытывающего человека.
