Принцесса Альбертина кричит на Петра: “Дядя Фридрих Август так этого не оставит! Объединится со Швецией и другими! Они сообща изничтожат вас! Императора страны, где каждый – хам и варвар!” Подруга принцессы просит ее успокоиться:
“Альбертина, нельзя так, мы в гостях…” – “Свиньи! Свиньи! Свиньи! Были, есть и будут!”
Карета рванула и уехала. В спальне князя Александра Даниловича Меншикова Петр и Марта неутомимо занимаются любовью: на кровати, на полу, в шкафу, где висят лисьи шубы. Марта в страсти отгрызла стеклянный глаз у лисьего воротника и не заметила, как проглотила его… Иногда, давая себе передышку, любовники лежат, прижавшись друг к другу, и молча улыбаются.
К запертым дверям своей спальни подходит Меншиков. Он, как всегда, великолепен, в лучших парижских нарядах, в только что вошедшем в моду пепельно-голубом парике. Меншиков стучит кулаком в дверь. Не дождавшись ответа, прижимает губы к замочной скважине и громко шепчет: “Варвары! Тратите столько сил… Иногда и жрать надо!”
Это случилось неожиданно: минуту назад их не было – и вдруг они материализовались как бы из воздуха пустыни. От их мощных ударов рухнули стены монастыря. Турки хлынули во внутренний двор, но попали под огонь сорока пушек, которые Петр поставил вдоль монастырской стены. Растеряв сотни воинов, турки отошли и занялись перестройкой своих рядов.
После получасовой передышки темная лавина вновь штурмует русские лагерные ограждения. Янычары с криками “Алла! Алла!” рубятся саблями с русской пехотой. Виден высокий Петр, представляющий собой заманчивую цель для вражеских мушкетов. Рубят сабли, колют штыки. Вновь гремят пушки.
Янычары не выдерживают, отступают. Но это не победа и не поражение – это ловушка.
Ночь. В желтых лучах луны скачут два всадника: Петр и Екатерина. На их лицах мрачное выражение. К Петру приближается адъютант Анджей Пивовский. Он что-то тихо говорит императору. Петр оборачивается к Екатерине: “Дело швах!” – “Что случилось, Петруша?” – “Туркам подвезли пушки… Триста штук. Расставили вокруг нас… – Петр стирает кровь, стекающую из-под повязки на лбу. – Случай представился им просто чудесный… А воспользуются они и того лучше… Ведь не дураки же…”
Екатерина смотрит в небо. Млечный Путь висит так низко, что подними руку с саблей и режь его, как пирог…
“Смеялся над Карлом в Полтаве и сам же здесь, на Пруте, повторяю его ошибки… Как я мог поверить, что меня ждут сорок тысяч румын… Смешно…”
Слышен гул от передвигающихся по песку турецких войск. Десятки тысяч глоток издают негромкий звук. Это известная психическая атака турок: гортанные выкрики и ритмичные хлопки ладонями. Петр смотрит на Екатерину. Их лошади рядом. “Видела, как на охоте собаки окружат кролика – тот застынет, озирается, со всех сторон собачьи пасти… Так и я… Этих собак сто двадцать тысяч”. – “Сто двадцать?” – “Лазутчики сосчитали…” – “А нас?” –
“Тридцать тысяч. Я вчера отослал кавалерийский корпус к Бранковскому, чтобы румыны спешили к нам. Никто ведь не ожидал, что сто двадцать тысяч янычар свалятся с неба…”
Екатерина смотрит на окрестные холмы. Справа, слева, сзади, спереди мерцают огни турецких костров. В подзорную трубу видны их черные узорчатые куртки, за широкими поясами торчат ятаганы, пистолеты.
Петр зовет адъютанта Пивовского: “Анджей, найди Никулача…” Шепчет Екатерине: “Спрошу его, может ли он со своими молдаванцами вывезти тебя… из этого песчаного гроба…” – “Нет, Петруша, нет! Я с тобой!” Петр качает головой: “Девочка, нет”.
Грохнул пушечный выстрел. Совсем рядом с Петром и Екатериной упало ядро, завыл раненый. Второе ядро упало еще ближе. “Пробуют порох, не отсырел ли”. Пивовский приподнимается в седле: “Может, заметили вас, ваше величество, луна яркая…” Третье ядро упало совсем рядом – в двух шагах от императора. “Вернемся, это не проба сырого пороха…”
Посреди русского лагеря в монастырском флигеле находится укрытие для Екатерины и ее трех фрейлин. Петр сидит за столом, быстро пишет. Екатерина молча смотрит на императора. Грязь и пыль въелись в ноздри, уши, ногти.
Вторую неделю армия под палящим солнцем Молдавии идет на юг. Союзники, кто обещал присоединиться, обещал свежие боевые силы, оружие, провиант, видимо, струсили, изменили. Как подтверждение этому входит полковник Лялин: “Никола Пендереску перешел на сторону турок, отдал им продовольствие, значимое для нас”. Петр кивнул: “Браво, Никола”. Вернулся к письму. Говорит Екатерине, не поднимая головы: “Завтра мы постараемся прорваться с боем. Но вы с фрейлинами уйдете сегодня. Никулач знает тропы и надеется проскользнуть незамеченными. – Император поднял лист бумаги. – Вот мой указ! Я отдаю тебе корону и трон…”
Екатерина нервно смеется: “Трон?! Мне, польской дуре, русский трон?! Петенька, ты что, белены объелся?! Хотя давай, давай! – Екатерина вертит бумагу в руках. – Петя, я ж читать не умею…”
Екатерина вновь заливается нервным смехом. Петр подзывает адъютанта: “Пивовский, читай громко, с выражением этой безграмотной. Если не поймет по-русски, переведи на польский”.
Адъютант всматривается в почерк Петра, читает: “Господа сенаторы, я попал в турецкое окружение… Меня ожидает поражение, позор. Велю, впредь не исполнять ничего, что бы ни исходило от моего имени… Но одно мое повеление, еще пока я – Государь Российской империи, принять немедля и обязательно. Корону и трон отдаю Екатерине, моей законной жене…”
Петр молчит, смотрит на Екатерину. Кладет ладонь на ее щеку, замечает, какая грязная рука, убирает… В монастырскую пристройку входят генералы. Молча садятся вокруг стола. Это военный совет. Петр оглядывает их. После короткой паузы говорит без выражения, тихо, буднично: “Завтра будем атаковать! Сегодня спать! Все!” Оборачивается к Екатерине: “Собирай своих фрейлин. Я прилягу. Через час разбуди, провожу тебя”. Император оглядывается на генералов: “Мне не нравится, как вы смотрите… Есть какие-то другие предложения?” Генералы молчат. Молчит и Екатерина, но видно, что она не согласна с решением Петра.
“Мы в мышеловке. Завтра смерть или победа”. Петр идет спать. За столом никто не двигается. Тяжелая пауза.
Екатерина оглядывает лица генералов и неожиданно смеется: “У меня есть план. Его величеству я его не сообщала. Знаю его ответ. Вам скажу… Балтаджи, командующий турецкой армией, год назад был в Петербурге. Он сказал мне, что в жизни любит только бриллианты: не лошадей, не оружие – только бриллианты и женщин. Он разглядывал мои камни и дрожал… И еще запомнила, как он смотрел на Авивию… Я побоялась сказать вашему главнокомандующему, а вам говорю. Авивия здесь. Бриллианты при мне…”
