Я сделал что мог, остальное должны были попытаться сделать другие. Что они сделали и с каким успехом, лучше всего покажет предоставленная в мое распоряжение выдержка из дневника адмирала Бахмана, поскольку сам я был отстранен от участия в обсуждении этих вопросов.
2 февраля 1915 г… Начальник кабинета сообщил мне, что я назначаюсь на место адмирала фон Поля. Я просил не иметь меня в виду при замещении этой вакансии, поскольку я считал бессмысленным существование должности начальника Генмора в ставке. По моему глубокому убеждению, руководство морской войной невозможно осуществлять из расположенной вдали от моря ставки, и решения этого руководства не должны всякий раз представляться на высочайшее утверждение. Указанное руководство должно осуществляться единым для всех театров морской войны главнокомандующим, находящимся в теснейшей связи с морскими силами, обладающим широчайшими полномочиями и способным в любой момент принять самостоятельное решение. Его величество должен де-факто отказаться от командования флотом и ограничиться общими указаниями по вопросам ведения морской войны. После решения о мобилизации я был уверен, что такой главнокомандующий будет назначен немедленно по объявлении войны. Существующее ныне положение: командующий флотом Открытого моря, командующие Балтийским флотом и морским корпусом, распоряжающиеся на отдельных театрах войны… да еще начальник Генмора в ставке, так называемый руководитель, лишенный, однако, возможности отдавать собственные приказы, по моему мнению, является вредным и должно быть устранено как можно скорее.
На вопрос начальника кабинета, кого же, по моему мнению, нужно назначить главнокомандующим, я ответил:… По моему мнению, для этого подходит только гросс-адмирал фон Тирпиц – создатель германского флота, чье имя неотделимо от этого флота. Он пользуется на кораблях и в народе величайшим авторитетом и обладает теми личными качествами, которые необходимы для занятия этого важнейшего во всем флоте поста.
Адмирал фон Мюллер заметил, что гросс-адмирал фон Тирпиц уже 18 лет не состоит на практической работе во флоте и не сможет руководить мобилизованными ныне огромными силами. На это я возразил: практическое руководство – это в первую очередь дело командующих флотами и отдельными соединениями; к тому же опытный штаб поможет ему успешно освоить технику общего руководства. Я всегда готов отказаться от моего нынешнего положения и стать начальником штаба, если только меня признают подходящим для этого лицом.
Начальник кабинета разъяснил, что назначение гросс-адмирала фон Тирпица все же исключается; в качестве статс-секретаря он подчинен рейхсканцлеру, к тому же он настолько перессорился за время войны со всеми инстанциями, с которыми ему приходилось иметь дело, что от назначения его главнокомандующим можно ждать только новых конфликтов. Кроме того, доверие к нему морского офицерства значительно уменьшилось, поскольку оказалось, что материальная часть нашего флота не вполне соответствует предъявленным к ней требованиям.
Я ответил, что на время войны гросс-адмирала фон Тирпица можно с легкостью освободить от обязанностей статс-секретаря, поручив исполнение их адмиралу фон Капелле, что, по моему мнению, конфликты, в которые вступал до сих пор по неизвестным мне причинам гросс-адмирал фон Тирпиц, объясняются отстранением этого заслуженного деятеля от руководства флотом, а потому не заслуживают столь строгого осуждения, и что мнение фронтовиков о материальной части является в значительной степени необдуманным и несправедливым.
В заключение адмирал фон Мюллер заявил, что произвести подобную реорганизацию в условиях войны невозможно и что если она была желательной, ее надо было подготовить уже в мирное время.
На это я мог только возразить, что, по моему мнению, для назначения главнокомандующего, потребовался бы всего лишь приказ кабинета в несколько строк.
Начальник кабинета прекратил дискуссию, заявив, что сейчас уже невозможно отменить назначение меня на пост начальника Генмора…
Несколько других высокопоставленных офицеров рассказывали мне о предпринятых ими аналогичных попытках, имевших тот же результат. О них я говорить не буду. Важнейшей причиной отстранения меня от дел являлось существовавшее между мною и кабинетом различие стратегических концепций. Когда сражение у Скагеррака выявило, наконец, полную беспочвенность подозрений, высказывавшихся по адресу материальной части и распространявшихся в упрек мне по стране, я находился уже в отставке, а общее положение изменилось в неблагоприятную для нас сторону.
Своеобразный характер начальника кабинета фон Мюллера, понять который вообще трудно, оказал роковое влияние на судьбы Германии. В этом жизнерадостном человеке, имевшем задатки художника, выросшем в Швеции, сделавшем придворную карьеру и пользовавшемся большим успехом у придворных дам и в обществе, было также нечто от фанатика: он был трезвенником, пацифистом, другом сэра Макса Вехтера. Он прежде всего не был морским офицером. В отличие от своего предшественника Зендена он не положил в основу своего мировоззрения пруссачество в его самых благородных и ценных проявлениях. В известной степени он поддался соблазнам своего положения, ибо был мягким человеком, колебавшимся в своих суждениях о людях и в вопросах военного характера. Возражения легко убеждали его, но третьему лицу было столь же легко вновь укрепить его в прежнем мнении. Красивые слова, на которые Бетман-Гольвег был такой мастер, подкупали этого также любившего поговорить человека, который, сжившись с системой кабинетов и уверенный в своей силе, мог «если не провести все, что хотел, то по крайней мере затормозить любое мероприятие». Он также стремился к благу. Нашим несчастьем является то, что два столь похожих друг на друга человека, как Бетман и Мюллер работали в тесном контакте.
Кайзер, к сожалению, не осознал того влияния, которое оказало мировоззрение этих господ на его в общем более правильные взгляды. В Мюллере он видел прежде всего прекрасного посредника между двумя столь антагонистичными натурами, как Бетман и я. Однако именно посредником Мюллер-то и не был, это выявилось еще в годы мира, ибо он почти всегда принимал сторону Бетмана; в то время он говаривал, что, к сожалению, вынужден выступать против своих.
Были произнесены слова: Я не могу поставить кого-нибудь другого между мной и моим флотом. Для поддержания иллюзии, будто верховный военачальник самолично руководил флотом, находились личности, которые даже при мелких операциях охотно обращались к кайзеру за детальными указаниями. Рейхсканцлер и начальник кабинета, державшие Поля в своих руках, использовали особенности его характера, чтобы раздуть в болезнь его ведомственную зависть ко мне. Я думаю, что тут сказался и тяжелый недуг, который год спустя свел его в могилу. Когда незадолго до последнего припадка его болезни я встретился с ним, он выразил сожаление, что не пошел со мной по одному пути.
