[35] Так называли коммунистов, посланных в двадцатых годах из города на «укрепление села». Их должно было быть двадцать пять тысяч. Подробнее см. у Шолохова в «Поднятой целине».
[36] Типичное для верблюда имя, происходит от окрика «Гач, гач» которым верблюдов погоняют.
[37] Засели с чего-то в памяти лихие строчки В. Жака из какого-то детского стишка:
.Не пойду я лучше в класс,
Потому что там собака,
Настоящая собака,
Правда, спящая собака,
Ну а всё-таки собака
На пороге разлеглась.
[38] Деревня эта называлась «Куша-река» или «Кушелевка» (?), а церковка теперь в Архангельске в музее на открытом воздухе «Деревянное зодчество», я видел её там в 1990 году.
[39] КВЧ – культурно-воспитательная часть, была и, наверно, есть в каждом лагере.
[40] Напутал неизвестный писатель: в Павловске я работал, да и не «гидом» а «шефом гидов», если говорить на недорусском жаргоне, коим написаны его строки.
[41] Т. е. Евтушенковые сочинения.
[42] Враньё: это Сашка мне настоящий костюм-гольф сшила!
[43] Профессор Окарач пишется без мягкого знака, иначе бы он был наречие, а не профессор.
[44] Объединённая Арабская Республика – просуществовавшее несколько лет объединение Сирии и Египта. Потом некоторое время так назывался оставшийся в одиночку Египет.
[45] Его стихотворение «Страна Керосиния» было весьма популярно в институте. Позднее он, кажется, в «патриоты» подался. Шовинизм всегда есть результат комплекса неполноценности.
[46] Ведь звонил же я туда однажды, когда у Робеля останавливался Андрей Вознесенский, который, кстати, и дал мне его телефон вполне спокойно!
[47] А впрочем, кроме Евтушенко и Рождественского, кажется, никто из студентов тогда в костюме не ходил. Разве что зоолог, известный популяризатор Игорь Акимушкин, который был уже канд. биологических наук и значительно старше нас всех.
[48] В Павловске стояла испанская «Голубая дивизия» так что немцев тут и вообще-то почти не было.
[49] Было ей тогда 27 лет!
[50] Высказывание Сталина о марксизме.
[51] Вот например из его «текстов» в этой антологии кусочек, и довольно развязный, где чуточку и про меня есть: «Вот так и вяжется вязь, через грязь и бязь подштанников, от Олеси Войцеховской к Васе Бетаки, через сплошную путаницу наших отношений через сплетни и дрязги, пьянки и баб, через салоны (о которых будет особо) и выступления. И все это остается все той же «подземной пирамидой», от которой видны только случайные верхушки – или официальные, за вихор вытащенные, как Евтух, или Окуджава, или вылезшие сами, как Бетаки и Бродский, вопреки… Вот и пишу эту вязь, цепляюсь за ниточки, за зацепочки, чтоб хоть как-то очертить круг этой культуры, о которой знают и говорят все, и никто ничего не скажет». К. К. Кузьминский (том 5А, с. 277).
[52] В письмах в «Континент» он именовал себя «профессор техасского университета». На самом деле не окончил и трёх курсов факультета театроведения в «ИНТИМ-е» (Институт театра и музыки).
[53] Это действительно «дневник», а не включенные в текст стихи, так что я не выделяю эти октавы жирным курсивом.
[54] Правда, не Павел, а только, кажется, Александр Третий и Николай Второй.
[55] М. Марголин умер от инфаркта не то в 59, не то в 60 году, не дожив до сорока лет. Меня очень удивило в книге мемуаров М. Ю. Германа «Сложное прошедшее» явное описание этого человека, правда, без упоминания имени и фамилии, но с добавлением, что он сделал и продолжает делать партийную карьеру.
Может быть, мемуарист соединил в одно лицо М. Марголина и другого тогдашнего сотрудника массового отдела, Л. Гуревича, действительно сделавшего в музейном мире некоторую карьеру? После работы в Павловске Гуревич был директором Петергофа, что с ним случилось потом, я не знаю. Именно с Гуревичем, а никак не с Марголиным, мы перестреливались «неприличными эпиграммами». Что же касается упомянутой там же моей вражды с этим безымянным «заведующим массовым отделом», то это чистейшая выдумка, так же как и утверждение, что Кучумов ненавидел Зеленову. А впрочем, М. Ю. Герману, проработавшему а Павловске всего- то чуть больше двух лет, такая фантазия, ошибка, или просто субъективность не может быть вменена в вину, как и то, что он понаслышке причислил меня к «диссидентам». Я никогда не был диссидентом, а был в течение лет двенадцати, после знакомства с З. А. Шаховской и до самой эмиграции, скорее «подпольщиком», распространявшим по Питеру привозимый мне «тамиздат». Это несколько другая «профессия».
[56] В 1990 году я «двадцать лет спустя», бродя по парку, обнаружил, что дом этот снесён. Цветоводства там тоже уже нет, и всё, что осталось, чтобы повесить мемориальную доску «Здесь жил Бетаки», это общественный сортир, построенный в ста метрах от дома ещё при мне.
[57] В описи, приводимой в знаменитой книге М. И. Семевского, как и в путеводителе А. И. Зеленовой, её нет, видимо, потому, что исходно это полотно гатчинское, которым заменили утраченное павловское полотно того же размера.
[58] В Англии Рубенса однажды спросили: «Господин посол занимается живописью?», на что тот ответил: «Нет, это художник развлекается посольством!»
[59] Народно-Трудовой Союз. Единственная политическая организация русских эмигрантов в то время (образовалась ещё до войны). Союзу этому принадлежало издательство «Посев», выпускавшее множество книг, которые теми или иными путями переправлялись в СССР. Считается, что половина всех эмигрантских изданий была осуществлена этим издательством, выпускавшим регулярно ещё и два журнала: «Посев» (политический) и «Грани» (толстый литературный журнал).
[60] См. «Барселонскую прозу» Е. Г. Эткинда. Изложивший эту же историю в 2000 году М. Ю. Герман, допустил множество вопиющих неточностей. Так, вопреки его утверждениям, Гнедич никогда не работала на ленинградском радио, арестована была не «после войны», а в 1944 году, никогда не была в ссылке, а просидела от звонка до звонка, и замуж за Георгия Павловича Богданова вышла не в ссылке, а в лагере, где была режиссером самодеятельности, а Г. П. играл матроса Швандю в её постановке «Любови Яровой». К. Тренёва.
